Драма в конце истории | страница 24



Казалось, я не способен любить. И — никакого желания мечтать о любящей семье.

Но любил путешествовать во всемирной электронной сети. Терпеть не мог выставленных в интернете фотографий сверстников, себя любимых, в поисках себе подобных, хотя, наверно, тоже был нарциссом. Погружался в древнюю историю, где восходит, как в первый день творения, первозданное утро счастливого детства древних греков, видел, как строились первые неуклюжие корабли с парусами-криптограммами. И снова — мир первозданный невиданный, заря на мачте триремы горит! И где-то, в открытой снова Колхиде руно очарованное манит. И строительство пирамид бессмертия, мраморных дворцов суровых бородатых царей, ослепленных величием мира за ойкуменой. Наверно, в моих генах живут предки, я люблю то, что любили они.

Короче, как сказал философ Бердяев о малолетках в интернете, во мне было что-то исключительное — не слияние ни с чем, и в то же время слияние со всем.

С тех пор прошел славный путь от замкнутой в себе исключительной личности до понимания, что моя судьба как-то связана с нашей общей судьбой.

В моем сознании как бы ходили волны, то опадающие, обнажая дно, забитое всяким дрязгом, то наполняющие меня полноводным сверканием. Когда находит то, что называют вдохновением, могу увидеть чужую душу как свою, и тогда весь состав моего существа меняется, исчезает одиночество замкнутости в себе.

Но редкое счастливое возбуждение пропадает. И тогда я трезвый гражданин, не видящий в работе, вокруг ничего исцеляющего. Сижу в бесчувственном сером существовании, не умея видеть метафорами Бога или Дао.

Переход в трезвую обыденную жизнь почему-то кажется мне трагедией. Может быть, потому, что раньше мышление коллективного бессознательного ходячими штампами было нестерпимо лишь отдельным людям, а сейчас оно дико и архаично многим, даже таким, как я.

И тогда кажется, что никому не нужен, хотя окружен людьми, и мне никого не нужно. Как все, что замкнуто в себе, как и я замкнут — в своей оболочке. Просыпаюсь — и неизменно я, я, и так каждый день, всю жизнь, всегда ношу в себе это уникальное «я» — в разных ситуациях: в детстве, молодости — убегающее от одиночества и страшно далекое от народа, потому что не мог осознать мою связь с событиями, реальностью и историей. И после смерти войду в какого-нибудь «я», и тот не сможет вырваться из моей оболочки. Человек хочет любви — ко всем, и всех — к нему, но за своей оболочкой видит лишь равнодушно проходящих мимо. Так и проходящий — видит его равнодушие. И так — все: ходят мимо друг друга, не узнавая друг в друге близких.