— Хорошо, иду! — и он, нет, вы только представьте, стал медленно так из ванны подниматься.
— Не — не — не! Нет!
— Нет?! Остаться?! — и бровью своей еще повел. Позёр.
— Нет! Вали! Но про — стран — ствен — но! — что за слово‑то такое, еле выговорила.
— Не могу! — и снова плюхнулся обратно.
— Почему?! — удивилась, честное слово, искренне.
И также искренне полотенчико с полочки побольше взяла и так же искренне к груди своей прижала. А почему?! А потому, что простыни в этом доме ведут себя непозволительно нагло: то растут непомерно, то уменьшаются. Вот и от моей уже лишь лоскуток остался.
— Сил нет! Потратил все! Магия, знаешь ли, дело трудное, энергозатратное, — и так он горестно вздохнул, маг‑то мой, что у меня аж слезы на глаза набежали. Ага, почти!
— Так чего ж ты сюда перенесся, а не в комнату свою?
— Забыла? Накануне тебя — бездыханную до кровати волок. Умаялся так, что в ней же и заснул.
— Угу! Голый! — и второе полотенчико возьмем. Поменьше. Да по длиннее. Его в жгут легче скручивать. Особо, когда оно мокрое.
— Так, говорю же, умаялся. Вот, думаю, полежу сейчас в водичке теплой и отойду.
— Бедняжечка! Все косточки, небось, болят?! — как же жалко мне герцога, как же жалко. Просто душа рвется на части…
— Спинку потрешь?! — повернулись и мышцы мне свои продемонстрировали.
— Потру, милый, как не потереть! — рвется душа… отхлестать его по наглой магичьей роже! Нет, чтоб девушку в покое оставить, в смятении да смущении по прошедшему вечеру! Куда там, выпинаемся. — Сейчас и начну!
Вот за то, что дальше было, мне действительно стыдно.
Виданное ли это дело, чтобы Кайрими, коей приличествует выражать Хозяину только почтение, с диким гиканьем прыгала в ванну и охаживала того мокрым полотенцем, крича: 'Говорила, утро недоброе?! Говорила?! Чего не соглашался?!'. А маг, герцог, командующий личной гвардией короля, начал хохотать как безумный и хватать далекую до кротости деву за места особо выпуклые? А ещё в воду её макать. Иной раз даже с головой.
Битва была выиграна достойным из достойнейших пузырепускателей, то есть мной, когда я мокрая и мыльная, оседлав герцога Даремского, скрутила его руки над головой самым из действенных орудий — мокрым полотенцем.
— Сдаешься?! — прохрипела я. Здоровый мужик, скажу я вам, еле осилила.
— Сдаюсь! — покаянно промычали куда‑то пониже моей шеи.
— Я права?! — грозно допрашивала я, устраиваясь удобнее в ванне, почти лишившейся воды. Коленкам моим было, конечно, жестко, но это ничего, в мальчуковых драках я и не такое выносила.
