…Приходили Нонна с сёстрами своего мужа и подругами, приносили редкое в то время лакомство — пирожные из кондитерской в Столешниковом переулке. Но они общались с родителями, друг с другом, но не с Любочкой. Она всегда была занята. Исключение составляла лишь Ануся Вильямс. Она была женой выдающегося театрального художника, её знала «вся Москва», и только её доброжелательная общительность и активность могли пробиться в редкие паузы между Любочкиными занятиями. Они очень дружили, и Ануся была единственным человеком, с кем Люба могла просто «поболтать» в своё удовольствие. В остальном же — труд, труд, труд. Она хотела стать синтетической актрисой и всё делать лучше всех. Поэтому своим занятиям отдавалась до конца и самозабвенно. Её усилия увенчались успехом. В 1926 году Любовь Орлова проходит конкурс и поступает в труппу Музыкального театра под руководством В.И. Немировича-Данченко. Это была её победа, сбывшаяся мечта и начало профессиональной жизни. Казалось бы, всё было хорошо, но…
Муж Любови Петровны, замнаркома земледелия Андрей Гаспарович Берзин, относился к тому типу интеллигентов, которых арестовывали и при царе, и при Советах. Последнее же время его забирали и выпускали так часто, что у него в передней всегда был наготове чемоданчик со всем необходимым на случай ареста. И вот в 1929 году его в очередной раз взяли, но на этот раз уже не выпустили. Он был арестован по известному делу Чаянова. Любочка бежала домой с очередной репетиции — она была уже хористкой музыкального театра, — и ей навстречу на извозчике ехал Андрей в соответствующем сопровождении. В руках у него был хорошо знакомый ей чемоданчик. Больше они никогда не виделись. У них даже не было возможности попрощаться… Это надо было пережить… Как пережить?! Никто никогда не слышал, чтобы она говорила об этой трагедии.
В 1959 году у неё умерла любимая и единственная сестра Нонна Петровна — и эта тема тоже станет запретной. Боль утраты была так сильна, что малейшее упоминание об этом было невозможно. Такой был характер. Всё носила в себе…
И всё же Берзина и на этот раз выпустили из-под ареста, но уже спустя годы. В 1934 году он даже несколько месяцев жил в Москве. Но Андрей Гаспарович никогда ничем не напоминал о себе жене и бывшей семье, видимо, отчётливо понимая, какую угрозу таит в себе его судьба для близких. В анкетах, которые в бесчисленном количестве ему приходилось заполнять в лагерях и тюрьмах, он никогда не указывал жену… В наших семейных преданиях и воспоминаниях этот человек возникает как некий образец великодушия, рыцарства и надёжности. Уже после войны его выпустили окончательно, так как он был обречён — умирал от рака. Он ехал на свою родину в Ригу, где жила его сестра, через Москву и пришёл к нам, к моей маме. Мама рассказывала, что он ни разу не позволил возникнуть разговору о Любочке и не задал о ней ни одного вопроса. А я запомнила как стоп-кадр, как портрет: высокий, очень стройный седой человек со светлыми и яркими глазами, в военной форме с портупеей и без знаков отличия. Он стоит прямо передо мной и держит в руках куклу. Судьба сместила его временные ориентиры, и он ехал с подарком к девочке, которая когда-то жила в его семье. А девочка была уже мамой, и мне исполнилось немногим меньше, чем было моей маме, когда его арестовали. Кукла, появившаяся в нашем доме таким непростым и горьким путём, досталась мне. Думаю, это был 1947 или 1948 год. Очень скоро Андрей Берзин умер в Риге…
