На сенокосе больше всего любила Анюта минуты, когда садились в теньке отдохнуть и перекусить. Бабка доставала крутые яйца, сало с подчеревинкой, порезанное скибочками, крынку с квасом. Любка с Ванькой убегали на речку окунуться, а бабка с Анютой, разомлев от жары, лежали на траве в густых зарослях кустарника.
— Мухи ошалели, прямо в лицо лезут — дождь будет, вот что, — предсказывала бабка и проворно вскакивала, не дожидаясь ребят, спешно сгребала сено и метала копенки, такие ровные и аккуратные, жалко был утром рушить их и снова разметать по лугу. Но бабка говорила: сено должно сохнуть, а вдруг ночью дождь.
Возвращались Любка с Ванюшкой и тоже хватались за грабли, побаиваясь и молчаливого бабкиного упрека. Она так выразительно умела молчать, что все они, даже несмысль Витька, угадывали, когда нянька довольна, а когда сердится. Бабка ловко нанизывала на вилы целый ворох сена и как единую пушинку взметала вверх. Как это у нее получалось, дивилась Анюта, на полувздохе наблюдая этот плавный, стремительный полет. У Ваньки-тетери все сыпалось с вил, если и доносил, то несколько пучков сена. Но бабуля никогда Ваньку не ругала, всему надо учиться, а нужда обязательно научит.
Суетилась и Анюта, изо всех силенок подгребая сено. С дождем бабка правильно по мухам нагадала. Вдруг ни с того ни с сего, посреди жаркого дня посумерничало, зашелестел сухими былинками ветер, тихо и утробно пророкотало где-то на самом краю неба, за лесом. Потом раскатисто и грозно загрохотало прямо над головой. И началось! Ветер, словно кто его настрополил, еще пуще заметался под граблями, вздымая Любкины волосы и бабкины юбки. Зловещие сизые тучи, как упыри, все ползли и ползли из-за леса.
Анюта не столько боялась грома, сколько молний. Не успело отгрохотать — вот она! Как пыхнула через все небо, того и гляди расколет его на части, и посыплются обломки прямо им на головы. Прожгла насквозь багровую тучу и впилась куда-то в землю. В прошлом году у них молния корову убила в поле, рассказывали, как она и в людей попадала, и становился человек черным, как головешка.
— Господи, спаси и сохрани! — шептала Анюта, как бабка учила. А Витька уже ревел. Бабуля по-птичьи, сбоку взглядывала на небо, крестилась и одними губами шелестела какие-то спасительные молитвы. Наверное, «Да воскреснет Бог» и «Живые в помощи», а может быть, и наговоры. Она много знала всяких наговоров — от сглаза, от ос, от пьянства и ячменя на глазу. Был такой наговор и от молоньи.
