— Иди ты к черту, — тихо сказала ему вслед мамка.
Анюта поглядела на нее испуганно и укоризненно. В последние дни мать на себя не была похожа.
— Потому что я с ними с утра до ночи, как на ноже, сердце не на месте, мало ли что им в головы взбредет? — жаловалась она Насте.
— Ну что им взбредет, Сашка? Они кур таскают, а нас не трогают.
— Да, не трогают, а Ваня Ситчик?
И обе заохали, перекрестились: царствие небесное, хороший был мужик Ваня, тихий, хозяйственный, но это тебе не в колхозе, подруга, немцы ничего не дадут стянуть. Ваню Ситчика из Мокрого никогда не брали в армию, у него с детства рука сухая. Нарядили его немцы возить мешки с мукой и крупами на свой склад. Он возил и вроде, говорят, один мешок прихватил. Они его поймали на этом, заперли сначала в амбар, а потом расстреляли, чтоб другим неповадно было. Деревни как прослышали про это, притихли и приуныли.
Светловолосый немец на другой день снова зашел на кухню, сказал, что его зовут Август, и оставил на столе буханку хлеба и соль. Мать очень удивилась и сказала немцу — «рауде». Где-то на улице подцепила несколько слов, бабы у колодца научили. Домна ей потом объяснила:
— Ты что, теть Саш, ты ж его гонишь из хаты вон.
— Да иди ты! А он ничего, посмеялся и пошел себе, во дура, брякнешь так не знамши…
Август просил еще репки и яиц и за все это оставил на столе красную тридцатку с Лениным, хлеба и соли. Мать повертела бумажку в руках: ну вот, хоть беги в магазин в Мокрое, заказывайте что купить. Посмеялись, но бумажку она все-таки аккуратно припрятала в сундук. Особенно радовались соли. Анюта с Витькой совсем не могли есть несоленые щи и кашу, а где ее взять? Небольшие запасы, еще Шохина приношения, давно подобрали.
Другой немец, которого Анюта вскоре стала отличать, был худой, чернявый, чем-то недовольный. Они с Витькой боялись попадаться ему на глаза, хотя с чего бы, он их никогда не замечал.
— Ох, злющий этот ваш Ганс, не любит нас, — как-то сказала про него Настя.
Она этого чернявого знала, он ходил к ее немцам в карты играть. Как-то зашли они в хлев, когда Настя доила корову, постояли, посмотрели. Этот немец скривился даже, «швайн, швайн» говорит. А другой немец немного знал по-русски и начал Насте выговаривать: почему, дескать, Настя, у тебя такая грязь в хлеву, почему не чистишь, у нас в Германии в коровниках каменные полы, и хозяйки эти полы чуть ли не каждый день моют. Настя посмеялась и спрашивает:
— Вы сами-то городские или деревенские, где родились, где жили?
