Про злую мачеху, про старого деда, стоявшего с молодой «под вишнею — под черешнею», про казака, которому нужна не любовь, а богатство:
Ой, як би ти, дівчинонька,
Була богатенька,
Взяв би тебе за рученьку,
Повів до батенька.
Гордо отвечает дивчинонька казаку-златолюбцу:
Ой, як би я, козаченьку,
Була богатенька,
Наплювала б я на тебе,
Й на твого батенька.
Микола не сводит глаз с Настуси, любуется, слушает.
Появляется знакомая, уже порядком потрепанная тетрадь. Страница за страницей заполняется какими-то значками. Настуся долго не может понять, как в значках этих живет песня.
«И до чего только не додумаются ученые панычи? — вздыхает про себя. — Хоть, правда, какой уж Микола паныч? И одет по-нашему, и говорит не по-пански, и сердце у него доброе. Обещает сватов прислать, на дядюшку ссылается, Александра Захаровича. Тоже пан, а на своей, говорят, крепачке женился. Дал же им бог счастья».
Но почему-то не выходит из головы вчерашний разговор с матерью: «Гляди, дочка, высоко залетаешь— низко сядешь. Выбей дурь из головы».
Нашлись-таки злые люди, донесли.
Горлицей в клетке тревожно бьется песня:
Ой, зійди, зійди, ясен місяцю,
Як млиновеє коло!
Ой, вийди, вийди, серце-дівчино
Й промов до мне слово!
Ох, і рада б я виходити,
І з тобою говорити,
Так судять-гудять вражії люди,
Хотять же нас розлучити.
— Не плачь, радость моя, песня моя, — твердил, прощаясь, Микола. — Не разлучат нас злые люди.
Разлучили… Осенью побратимы стали собираться в университет.
— Уезжаем, я сердце мое тут остается, — говорил Микола своему другу.
А месяц спустя насильно засватали, насильно под венец повели Настусю. По словам дяди Миши, не обошлось тут без Ольги Еремеевны. Узнав о «пагубной страсти» сына к «мужичке», она тут же вызвала Буричку, отругала по старой памяти, «чтоб и в мыслях ничего такого не было», и под конец пообещала сто рублей и корову на приданое. С одним условием: поскорее выдать Настусю «за пристойного мужика» куда-нибудь подальше от Жовнина.
Буричка, и раньше сулившая дочери всякие беды, теперь вконец забоялась. А тут еще десять золотых червонцев! И корова! Шутка ли! Никогда раньше она и мечтать не смела о таком богатстве.
Не помогли Настусе ни мольбы, ни слезы. Все произошло как в песне, которую она так часто пела Миколе:
Ой, не бий, мати, і не лай, мати,
Та не роби каліченьки.
Зав’яжи очі темної ночі
Та веди до річеньки.
Ой, світе ясний, світе прекрасний,
Як на тобі тяжко жити.
Ой, ще тяжче молодесенькій
Не нажившись умирати.
