– Довольно, к столу пора. Пускай тут сложат всё, а у меня уж в животе бурчит – завтракали рано нынче.
Стол был хоть и постным – пятница – но обильным. Наталье более всего лещи в сметане пареные по вкусу пришлись. Их очень сама царица Прасковья любила, и её повар так навострился тех лещей делать – прямо во рту таяли. Марию же прельстила морошка – первый раз её ела. У них в доме всякой ягоды было вдоволь на зиму наготовлено, но такой ни разу девки из лесу не носили. Царица объяснила: местная, северная, в Москве такой не видали. Ну а царевны на всё подряд налегали, любили покушать.
После трапезы царица пошла прилечь и Марию с собой поманила – расскажешь, дескать, про Москву, как она там. Царевны заныли – в жмурки затеяли играть. Но царица обещала Марию не задерживать – скоро, мол, придёт, наиграетесь.
А разговор у них в царицыной спальне не о Москве пошёл.
– Что-то ты, девица, смурная. Неужто жених не по сердцу? – сразу взяла быка за рога царица, едва только Мария уселась в креслице у изголовья её кровати.
Мария никак не ожидала вопроса об этом предмете и в растерянности протянула:
– Сие честь великая и мне и семейству нашему. Только вот государь ещё не знает…
Прасковья пристально посмотрела в её склонённое лицо.
– Государь ваш брак одобрил, тут заминки нет.
Мария вскочила.
– Как одобрил, когда? Он же на герцогине хотел?
– Та-ак!
Царица медленно поднялась и села в кровати.
– Я о князе Борисе речь веду, а ты о ком же?
Мария совсем растерялась.
– Ну-ка сядь, да скажи толком.
Она потянула княжну за руку. Та послушно села, но слова с языка не шли – в голове всё мешалось. Выходит, царица ничего не знала, а она выболтала. Ой-ой-ой!
– Ну же, Маша, – понужала её царица, – Али ты боишься чего? Я ведь тебе не враг. Сказывай-ка, милая, всё как есть, может, я и пособлю чем.
Мария вздохнула и неуверенно взглянула в близкие глаза. Как быть? Очень была нужна ей сейчас помощь. Но как же батюшка? Государь гневлив.
Прасковья помогла.
– Об Алексее речь, верно?
Мария судорожно вздохнула и кивнула, не поднимая глаз.
– Ну что ж, честь большая. Ты, небось, рада?
Навстречу царице полыхнули глаза, взметнулись брови, полудетский рот сжался в горестную гримасу.
– Рада?! Чему тут радоваться?!
Прасковья обняла вздрагивающие плечи, притянула к себе. Худенькая какая, дитё совсем. Вспомнилась своя молодость, мутноглазый мокрогубый царь Иоанн. Да, сладости от такого мужа ей не было, только что почёт – царица. Сладость она уж потом узнала – украдкой да с оглядкой. А эта, вишь, голицынское семя, высоко голову держать хочет.
