Но вот они уже оделись и ещё раз поправили друг другу причёски и ещё раз оглядели себя в зеркале, а за ними всё не шли. Вышли, на часы посмотрели – пора.
– Может, забыли про нас?
– Как это можно про нас забыть?
– А может, стряслось что?
Так, переговариваясь, дошли до царёвых покоев. Ни денщика, ни лакея. Постучали. Ещё раз постучали. Вошли. В зале никого. Постучали в комнату Катерины.
– Умерли они что ли?
– А может уже ушли?
Тут из другой двери высунулась лохматая голова Катерины.
– Что вы, девоньки?
– Так пора уже, Катерина Алексевна.
– Ой… А мы и про время забыли, разоспались.
Катерина смутилась, и девы со смущением отвели в сторону глаза.
– Катя, что там? – голос Петра из-за двери.
– Сейчас, государь, сейчас… Девоньки, вы подождите там… Да Глашу мне пришлите.
Боярышень как ветром за двери вынесло. Все три красные и сердитые. Что тут скажешь.
Оказалось, однако, что задержка эта значения не имела. Никто ожиданием не томился, уже съехавшиеся гости развлекались разговорами под аккомпанемент лютни. Поспешившая царскому выходу навстречу графиня начала было представлять собравшихся, но Пётр остановил её:
– К столу, графинюшка, зело голоден с дороги, за столом и познакомимся.
Но к столу сразу не пошли. Прежде – к закускам, где выпили, не присаживаясь, по рюмочке, закусив грибами солёными, рыбой да колбасками. Пётр повеселел, как всегда после водки, с аппетитом ел всё подряд. Графиня с восхищённым изумлением смотрела, как исчезают в его рту целые ломти ветчины и сыра, целиковые колбасы, опустошаются тарелки с грибами. Смотрела недолго, потом сказала:
– Прошу, ваше величество, не наполняйте ваш желудок доверху, оставьте место для обеда, мой повар очень старался.
Пётр захохотал.
– И обеду честь отдадим, не волнуйся, хозяюшка. А к столу-то что ж не зовёшь?
Тут кстати отворились двери столовой, открыв голодным взорам блистающий изобильем и нарядной посудой стол. Едва только все уселись и слуги первый раз наполнили бокалы, зазвучал гонг, начавшие было жевать остановились, и в торжественном молчании человек десять внесли огромного зажаренного кабана. Несли его на большом медном листе с ручками по бокам. Кабан был насквозь проткнут вертелом. Выглядело всё это неописуемо, и по столовой пронёсся дружный вздох.
Пётр был в восторге. Он вскочил, забрал у прислужника широкий нож и сам принялся разделывать тушу и накладывать на тарелки гостям дымящиеся, сочащиеся соблазнительным соком ломти. Потом не утерпел, передал нож и сел со своим куском на место.
