К таким произведениям относятся два литературных памятника: записки паломника игумена Даниила о его странствовании по «Святой земле», напоминающие отчасти (и по форме, и по содержанию) многочисленные итинерарии («путешественные книги») западных пилигримов этой эпохи, и «Повесть о взятии Царьграда фрягами», принадлежащая русскому очевидцу захвата византийской столицы крестоносцами.
Несмотря на то что каждый из этих памятников содержит лишь отрывочные эпизоды крестоносных войн на Востоке, эти описания обладают большими преимуществами перед многими другими. Как «мних» Даниил, так и новгородец, писавший о походе 1202—1204 гг., были свободны от апологетической тенденциозности латинских историков и вместе с тем от «нигилистического» отношения к деяниям западных «варваров», наблюдающегося в сочинениях восточных и греческих писателей. Русские повествователи, будучи свидетелями описываемых ими событий, сумели проявить острую наблюдательность, но в то же время не привнесли в свои рассказы столь откровенной «заинтересованности», как их собратья по перу из других стран: стремление возможно точнее воспроизвести увиденное, сдержанность в оценках, даже при освещении самых неблаговидных поступков «воинов христовых», — таковы наиболее важные достоинства известий упомянутых путешественников.
Правда, то обстоятельство, что Русь непосредственно не была замешана в войнах христианского Запада против мусульманско-византийского Востока, сказалось на свидетельствах названных писателей и иным образом: подчас они недостаточно осведомлены, не знают о каких-то событиях, подлинные факты подменяют сконструированными на основе догадок или сведений от третьих лиц, поэтому трудно использовать отдельные показания этих писателей как источник фактических данных.
Остановимся подробнее на втором произведении. Его автор — новгородец, находившийся в Константинополе в памятные дни апрельского погрома 1204 г. Вскоре после завоевания Константинополя он составил рассказ о виденном — «Повесть о взятии Царьграда фрягами», включенную затем в Новгородскую летопись[1].
Этому произведению свойственна та же главная черта, что «Хождению» Даниила: относительная беспристрастность, «нейтральность», делающая «Повесть» источником большой достоверности. Наблюдательность летописца, отметившего немало любопытных деталей двукратной осады византийской столицы крестоносцами, точность хронологических и топографических данных, обнаруживаемая сравнением известий «Повести» с сообщениями других современников и очевидцев, — все это придает памятнику значение одного из наиболее содержательных источников по истории Четвертого крестового похода. Так, бросается в глаза большая четкость в описании батальных сцен. Описания эти в основном совпадают с соответствующими данными латинских мемуаристов Четвертого похода, однако во многом и уточняют их, что лишний раз говорит о несомненной достоверности свидетельств новгородца.
