Мать была верующая в Бога женщина, и сыновья не считали возможным и нужным разубеждать ее, а тем более препятствовать совершению обряда. Все главные события в ее жизни связаны с церковью — рождение и крестины, замужество и венчание. А в войну бесконечные панихиды о даровании победы русским воинам, а чаще — за упокой души убиенного воина Федора, Анатолия, Александра…
Потому сейчас, когда мать перешагнула последний рубеж между жизнью и смертью, ее дети считали своим долгом быть возле нее до конца. И в церкви, а потом на кладбище стояли они серьезные, лица их были строги, искренни в скорби — каждый из нас хоронил свое самое дорогое.
…Николай вырыл могилу матери так, что в головах у нее оказалась береза. Голая на промозглом ноябрьском ветру, она стояла и стыла беззащитной под хмурым небом и сейчас не согревала и не украшала погост. Но надо ждать лета — тогда она расцветет и согреет. Для этого и выбрал место Николай. Рядом толпились могилы и других Черкасовых — много могил, но среди них не нашел я ни одного умершего своей смертью мужика — все они, побитые в войнах, лежали в иных могилах — братских.
Бросили по горсти земли, засыпали гроб. В холмик Николай воткнул крест, надпись на нем вещала: «Черкасова Анна Григорьевна. 1889–1971».
…Рано утром Черкасовы с детьми и внуками потянулись пешком из Отрады в Плес. Теперь автобусы развезут их на большие и малые станции, и понесутся они по всей стране в города, в квартиры-норы, где тщетно ищут и не находят своего счастья вот уже несколько лет. Богатый числом род пустила по земле покойная Анна. По безголосой снежной равнине молча шли старшие, то и дело оглядываясь назад. Свинцовая Волга по-прежнему лежала в белых берегах, одинокий дым торчал из трубы — протапливал свою избу брат Николай. За спиной оставалась Родина. Когда-то они вернутся сюда?
Ветра не было, но холод вымораживал ребятишек: они каждую минуту просились по малой нужде. Михаил — не было горя, которого бы не повидал он в войну, — мрачно оглядел растянувшуюся в снегах родню и еще более мрачно обронил: «Как отступление»…
И вдруг мы замерли. По снежному полю бежал мужик в фуфайке. Черкасовы, все глазастые, тут же узнали брата Николая — он махал шапкой. Подбежал, запыхался, заново прощаться не стал — уже простился, — подошел только ко мне:
— Витя, ты от мамы не взял ничего. На, возьми в память… — И протянул мне десятку — последнее свое богатство.
Так хоронят теперь на Руси.
