Ну зачем ставить во главе «Нового мира» какого-нибудь помешанного на русофобстве Померанца, когда ту же роль с не меньшим рвением может исполнить русак-сибиряк? И Залыгин старается изо вcex сил, печатая в своем журнале аж в трех номерах гнусные наветы одной ученой парочки на Шолохова как якобы фиктивного автора «Тихого Дона» (1993, № 5, 6; 1995, № 11). Виновником нынешней мафиозности в стране объявляется русское крестьянство, «крестьянский традиционализм» (Ю. Каграманов. Чужое и свое. 1995, № 6). Одобрение расстрела 3–4 октября 1993 года смакуется с религиозным ханжеством, обвинением «русских шовинистов» в апостасии — отпадении от Бога (В. Тростников. Красно-коричневые — ярлык или реальность? 1994, № 10). Стряпается якобы многовековая предыстория «современного фашизма» в России. Россия именуется родиной фашизма, перекинувшегося оттуда в Германию (Г. Померанц. Разрушительные тенденции в русской культуре, 1995, № 8). И т. д. и т. д. — все в таком же духе русоненавистничества. И тон задают в последнее время вернувшиеся в Россию эмигранты вроде Ю. Кублановского, именующего Сталина «параноиком» (значит, и великое государство во главе со Сталиным было таковым же), Солженицына, повторившего в шестом номере «Нового мира» за 2000 год свои давние слова о том, что Твардовского «смололо жестокое проклятое советское сорокалетие».
Я знал Залыгина по совместной работе в Литинституте. Доцент какого-то водного института в Сибири, он переехал в Москву при поддержке своего земляка, первого секретаря Союза писателей CCCP Г. Маркова, временно поселился в Переделкино и устроился руководителем семинара прозы в Литературном институте. Сам набрал семинар, и сам же через год почти вcex разогнал: «не оправдали надежды мэтра». Обиделся, что ему не сразу дали профессора, и ушел. Помню, Валерий Николаевич Ганичев, вступивший в должность главного редактора «Комсомольской правды» (в конце 70-х годов), с удовлетворением говорил мне, что они дали статью Залыгина «Почва». Автор рассуждал в ней о гумусе и прочем. Для Ганичева это было нечто вроде почвеннической программы в газете, славившейся до него своей антирусскостью. Но в самом Залыгине никакого гумуса не оказалось, одни умственные химикалии. И получалось — ни провинция, ни столица, а межеумок, уязвленный «поздним признанием», «запоздалой славой», и при этом довольно сомнительной. Евгений Осетров, варившийся в еврейской кухне журнала «Вопросы литературы» (он был заместителем главного редактора), рассказывал мне, как хохотали там над «научностью» опуса Залыгина о Чехове (тем не менее опубликованного в этом журнале).
