М. Ф. Орлов был одним из активных деятелей Московского скакового общества. Возможно, здесь сыграло определенную роль семейное пристрастие к лошадям:, дядя Михаила Федоровича А. Г. Орлов-Чесменский на Хреновском конном заводе в Воронежской губернии собрал мирового класса коллекцию лошадей различных пород, руководил серьезной зоотехнической работой и создал знаменитую впоследствии орловскую рысистую породу. Он был основателем первых в России скачек, которые проводились с 90-х годов XVIII века на Донском поле, неподалеку от Нескучного дворца графа.
Так или иначе, возможно отчасти и следуя семейной традиции, Михаил Федорович участвует в работе Московского скакового общества, пишет несколько работ по коневодству, устройству скачек и распределению призов.
Но общественная деятельность была как бы внешней стороной жизни Михаила Федоровича. Москва 30-х годов стала после разгрома декабристского движения в большей степени, чем Петербург, очагом свободомыслия. Это естественно: репрессии обрушились в первую очередь на северную столицу и расквартированную на юге армию. В Москве же в дни восстания декабристов не произошло открытых выступлений, и соответственно удар реакции был не столь силен. Новая волна оппозиционных настроений накатила на Московский университет, где в эти годы образовались студенческие кружки Н. П. Сунгурова, Герцена — Огарева, «Общество 11-го нумера» В. Г. Белинского.
Но и Москва не оправилась от удара, казалась опустевшей. Николаевская реакция, свирепствовавшая цензура печати загоняли передовую мысль в салоны и гостиные, которые были в те годы как бы клапаном, отчасти дававшим выход в беседах и дискуссиях назревшим мыслям. Дом М. Ф. Орлова становится одной из точек притяжения передовых москвичей.
Дом Шубиной на Малой Дмитровке... Эти слова не стали адресом великосветского салона, где дамы щеголяли парижскими туалетами, а мужчины кичились чинами и наградами. Но в ворота дома чередой нередко въезжали экипажи. Как вспоминал поэт Я. П. Полонский, «вся тогдашняя московская знать, вся московская интеллигенция как бы льнула к изгнаннику Орлову; его обаятельная личность всех к себе привлекала... Там, в этом доме, я встретил впервые Хомякова, проф. Грановского, Чаадаева, И.Тургенева». Этот список можно было бы продолжить многими славными именами. Дружеский круг Орлова был велик, но друзей выбирать >4 он умел. Думается, не будет преувеличением сказать, что дверь его дома открывали едва ли не все достойные люди того времени. Выдающаяся личность Михаила Федоровича Орлова порой незаслуженно обходится молчанием исследователями общественной жизни Москвы 30-х годов, а ведь он был как бы водоразделом между прогрессивными и консервативными кругами. Последние до конца дней Орлова считали его общество неподходящим. Об этом красноречиво говорит, например, дневниковая запись сильно к тому времени «поправевшего» М. П. Погодина летом 1840 года, когда в Москву приехал оппозиционный депутат французской палаты депутатов Могэн: «Получил приглашение от Павлова на Могэна, но не поеду, ибо там, верно, будут Орлов, Чаадаев».
