Наташа замолчала. Ее трясло. Она все еще не могла примириться с мыслью о том, как близко она находилась к тому, чтобы оказаться в руках германской службы контрразведки.
— Это была, конечно, липа. Я ничего не знала о той сети, которой руководил мой отец.
Полякову ничего не оставалось, как поверить ей.
— Я тогда учила школьников из старших классов преодолевать деревянные заборы и лазить по канату и ждала распоряжений из Центра, которых, за исключением личных просьб со стороны Марченко, так и не дождалась.
Наташа затянулась в последний раз и затушила окурок.
— Отец оказался мерзавцем. Ему выгодно было навести репортера на меня, а не на истинного сообщника по переброске золота. Бруно, Бруно Клайбер — так звали репортера. Но газетчик совершил элементарную ошибку. Заявись он ко мне на квартиру, создал бы для меня большую проблему. Вместо этого он позвонил мне по телефону, просил назначить встречу. Я отложила ее на сорок восемь часов. Ждала приказа из Москвы и настроила свой приемник на определенную частоту Первого управления. Но вместо мужского монотонного голоса, говорившего на немецком, который я слышала все последние годы «холодной» войны, я услышала женский, говоривший по-русски. Как хороший агент, я ждала тридцать часов. Я ждала, что назовут мой личный номер. Затем ждала обычный набор закодированных цифр. Я еще ждала.
Полякову казалось, будто он знает, что скажет Наташа, но ему хотелось услышать это от нее самой.
— Однако ничего не произошло, Олег Иванович. Поскольку Лубянка разваливалась, в начавшейся после провала путча охоте за ведьмами они все попросту забыли обо мне. Это из немецких газет, а не от московского Центра я узнала, что КГБ распустили. Теперь там сидел новый хозяин — Бакатин. Новый шеф внешней разведки — Примаков. Они вывели из подчинения ГБ двести двадцать тысяч пограничников и разделили КГБ на МРСС — межреспубликанскую службу безопасности и ЦРБ — Центральную разведывательную службу, — кричали мне германские газеты и радио. Затем, когда Россия стала отдельной республикой, они назвали это РРС — Российская разведывательная служба. Но и это я узнала из передач радио «Свобода».
Наташа распалилась. Все эти недавние переживания, оттого что сначала ее предали, а потом забыли, отразились сейчас на ее лице.
— Конечно, я инстинктивно сумела разобраться в том, что происходило. Но мои контактеры в Москве, вероятно, гораздо больше беспокоились о своей карьере, о собственной шкуре, а не о служившем верой и правдой офицере, отправленном за рубеж, чтобы с риском для жизни служить «социалистическому отечеству». Перевертыши, вот кем они оказались, — вонючие перевертыши! Они оставили меня одну, и лишь немецкие газеты были моим единственным источником информации.
