Внезапно все начинает делаться очень быстро.
Казалось, что это не кончится никогда —
Но пискнула птица, и проскочила искра,
И от нее занимаются промерзшие города.
Чувствую себя прежде времени поседевшим,
Привыкшим лишь отпираться и обвинять,
Растерянным, недоверчивым диссидентом,
Которого собираются обменять.
Приказано срочно найти, помыть, приодеть его.
Хватают, сажают в машину, мчат в Шереметьево —
Каких он версий в уме не переберет?
Сдох вождь, обмен, убийство, переворот?
Воздух ясней, надежда всё откровенней,
Ночи короче, и лужи всё маслянистее.
Что делать, если не знаешь других сравнений?
Другой сказал бы – победа, а мы – амнистия.
Каждый час отменяется новое запрещенье —
Разрешаются одуванчик, жасмин, сирень,
Птицы-невозвращенцы празднуют возвращенье,
Щебета прибавляется что ни день.
Жальче всего, конечно, тех, кто не дожил,
Не пережил январскую Колыму:
Так и ушли в сознанье, что мир не должен
Им ничего, а только они ему.
Небо становится нежно, дыханье влажно,
Всепрощение сверху, пересмеиванья внизу.
Оказывается, все это было можно.
Через пару месяцев окажется, что нельзя.
Каждую ночь просыпаюсь, себе не веря:
Звезды в окне, зелень и лазурит,
Шепот, кочевья, бормочущие деревья,
Все шелестит, целуется, говорит.
Мир обрастает словами, надеждами, именами,
Избытками и уступками, забывшимися в зиме.
Все не могу понять, на кого меня обменяли
И можно ли в этом участвовать, не погубив реноме.
