— Да, такое за тобой водится, Цутия-кун, — мягко заметил Бумпэй.
— А всё оттого, что ты чересчур неожиданно перебрался сюда. — Гинноскэ переменил тему. — Но я согласен, что здесь тебе будет удобнее заниматься.
— Меня давно привлекала жизнь в храме, — начал было Усимацу, но тут вошла служанка с чаем.
Вряд ли где ещё так любят чай, как в Синано. Пристрастие к чаю — чуть ли не врождённое свойство жителей холодных горных областей. Здесь во многих селеньях наслаждаются общим чаепитием по четыре-пять раз в день. Усимацу не составлял исключения — он тоже принадлежал к числу любителей чая. Пододвинув к себе чайный прибор, он разлил по чашкам крепкий горячий чай. Поднеся чашку ко рту и вдохнув аромат распаренных чаинок, Усимацу сразу же ощутил прилив бодрости, словно заново родился. Потом отставил чашку и продолжал прерванный разговор:
— …Вчера вечером я принимал ванну. За целый день так устал, что выкупаться было особенно приятно. Я раздвинул сёдзи, увидел сад, цветущие астры… И мне подумалось: сидеть в ванне и слушать стрёкот сверчков — вот в чём истинная прелесть монастырской жизни. В пансионах, где я жил прежде, всё было совсем по-другому. У меня такое чувство, словно я вернулся в родной дом.
— Это верно, — заметил Гинноскэ, закуривая папиросу. — Нет ничего более серого и скучного, чем все эти дешёвые пансионы.
— Правда, здесь меня поразило ещё кое-что, — продолжал Усимацу. — Уйма мышей!
— Мышей! — воскликнул Бумпэй, придвинувшись поближе к хозяину.
— Да, да, мышей. Этой ночью они добрались до самой моей подушки. С непривычки мне было очень неприятно. Утром я сказал об этом жене настоятеля. Ответ её прозвучал довольно забавно: «Вместо того чтобы кормить кошку, которая будет ловить их, лучше дать мышам возможность самим кормиться. В этом будет больше милосердия и очень мало вреда. Сытая мышь вовсе не такое уж беспокойное животное, вы сами увидите, какие у нас жирные мыши!» И действительно, смотрю, они нисколько не боятся людей. Среди бела дня вылезают из своих нор и бегают всюду…. В храме всё но-особому…
— Забавно, — засмеялся Гинноскэ, — по-видимому, супруга вашего настоятеля оригинальная особа.
— Ну, особой оригинальности я в ней не приметил, просто она богобоязненная женщина. Окусама держится так, словно она не только жена настоятеля храма, но ещё и монахиня или послушница. Просто удивительная женщина. О себе и своём муже она сказала: «Мы с ним как чета Такасаго».[7]
— А кто здесь ещё живёт? — спросил Гинноскэ.
