Во что вы верите, новое поколение? Во что она верит?
— Дочка, во что ты веришь? — спросила Оксана со смешком.
— М-м-м, — задумалась на секунду Настя. — В покемона… и в Симпсонов!
— Кто это?
— Покемон — это мультяшный монстр, — ответила Оксана.
— Я знал, что наш мир катится в тартарары, но не настолько же…
— Ты просто отстал от века. Ничего страшного не произошло, — успокоила его Оксана. — Монстров и в твое время хватало — одно Политбюро чего стоило.
— Что из них вырастет?
— Не драматизируй, — ответила Оксана.
— Ма-ам…
— Ты почему тут? Я с дедушкой разговариваю. Иди, играй!
— Ладно! — согласилась Настя.
— Ты с ней всегда так разговариваешь?
— Как видишь, — пожала плечами она. — Самый близкий и родной мне человек, а я как с чужой. Меня считают интеллигентной и уравновешенной, я умею внимательно слушать и сочувствовать чужим людям, а с родной дочерью как та собака, что сорвалась с цепи. Объясни мне, если можешь.
Лавров сидел молча, задумчиво рассматривая свои руки.
— Меня многое в ней раздражает, особенно когда у нее проскакивают словечки, интонации или мимика бывшего, — продолжала Оксана. — Я аж зверею!
— Вы так плохо расстались?
— Даже наоборот. Мы с ним расстались как интеллигентные люди — без ссор, без всяких пошлых выяснений отношений. У меня приличное содержание, но все же я в обиде на него. За что, спросишь ты? Не знаю. Может, потому, что так легко расстались. Я попросила развод, он согласился — хоть завтра. Даже не пытался остановить меня.
Оксана посмотрела на отца, ища поддержки, но он молчал.
— Настя затихла, — прошептала она, прислушавшись. — Может, уснула… Пойду посмотрю.
Она на цыпочках вышла. Лавров услышал какой-то шум, что-то упало.
— Я положила ее на диван, — сказала Оксана, вернувшись.
Непривычно было сидеть вдвоем в притихшем доме. Вокруг зажженных свечей летали ночные бабочки, и в тиши ночи был слышен шелест их крыльев.
— В городе нет такой тишины, — задумчиво произнесла Оксана. — Всегда что-нибудь шумит: трамваи тренькают, каблуки по мостовой, двери хлопают… Как ты можешь так жить, совсем один? Замуровал себя…
— Смотря как представлять себе одиночество — как тюрьму или как полную свободу. Мне нравится мое одиночество. Я сам отрезал себя от всех и не жалею об этом.
— Тебе даже поговорить не с кем.
— Зачем мне чужие люди? — пожал Лавров плечами. — Когда-нибудь ты поймешь, что в моем возрасте нужен или родной человек рядом, или никто. Все остальное — суета…
— Чем ты занимаешься дни напролет?
