Сегодня погода такая стояла, что пропадала всякая надежда на встречу: дурак он, что ли, мерзнуть. Но вот ведь загадки психики — у них, у бичей, она все же по-своему повернута: отошел Гаврилов в тень поглубже, ничего не думая, не подозревая, и вдруг, чудеса в решете, бич этот летит прямо ему в руки. Точно он, кому же еще ночью разминаться! Давай, милый, топай, топай… Гаврилов даже навстречу ему не двинулся от неожиданности, стоял и ждал.
Но бич этот проворный оказался, как заяц: к стенке — шурк — и размазался по тени, пропал. Пока нашел Гаврилов дверь, словно потайную, да на людей вышел, да опросил — бича того и след простыл. Рыскал Гриша по подворью, туда, сюда — тут и в самом деле умаялся. Но подмогу не стал вызывать. Будет ли толк, нет ли, а о своей репутации тоже подумать надо. Хорошо, что на свисток его глупый никто не среагировал. Ольга тоже будто не слышала. Говорит с улыбочкой сочувственной: «Ну что теперь, куда?» — когда он мокрый, запыхавшийся ввалился к ней в светлый закуток.
— На кудыкину гору! — сорвался Гаврилов, которого улыбка эта как ножом полоснула. — Что ты мне цирк устраиваешь! Думаешь, не знаю, с кем ты до Пашки своего в печки-лавочки играла? Давай, выкладывай, веди, где его нора.
Ольга с лавки поднялась, встала по стойке смирно и, притушив блеск в глазах, отчеканила:
— Жду ваших указаний, товарищ старшина.
Хитра, шельма глазастая! Да и Гаврилов не лыком шит, понял, что малость переборщил.
— Ладно, Ольга, чего там. Ты знаешь, я знаю, ну и будя. Ты другое гляди, от нас зависит такое дело. Может, сто человек в нем заняты, ищут. А мы найдем. Сообрази: хорошо нам будет или плохо и что из этого последует?
Ольга, словно глухая, стояла на своем:
— Слушаю вас, товарищ старшина!
— Слушаешь-то ты слушаешь, но не слышишь. Допустим, он не виноват, тогда чего ты боишься? Отпустят его, ничего не сделают. Другое поимей в виду: все равно его найдут, против порядка переть невозможно, но люди-то есть люди, долго искать будут, озлобятся, припаяют на полную катушку. И еще учти: явка с повинной всегда засчитывается. Давай пойдем к нему по-доброму, пусть выходит, я подтвержу, что добровольно.
Ольга смотрела на него, не отводя глаз, и молчала.
— Что ты упрямишься? Он тебе фактически никто, давно расстались. А мы — это мы, одна семья, единый фронт. Так что́ на что ты меняешь? Совесть-то у тебя есть?
— А как же, Гриша, без совести? — отозвалась она. — Я вот по совести тебе и скажу. Что было — не отказываюсь, а что будет — не знаю. Помочь я ему не в силах, но и мешать не стану. Пусть сам все определит. Только знай, что уговаривать его бесполезно. Если он в ту пору не послушал… Он ведь человек не такой, как ты, как мы с тобой, у него свое на уме. Ни судить, ни понять его нам не дано. Так что искать хочешь — ищи, выполняй свой долг, а на меня не рассчитывай. И следить за мной брось, не наведу я тебя.
