В общем, как выяснилось, Славе несказанно повезло.
Бог не оставил его и здесь – вместо того, чтобы угодить к какому-нибудь графу, который бы немедленно отправил его в полицию, или простому бюргеру, который прежде чем позвать стражей порядка, отметелил бы нашего несчастного героя, он попал в квартиру семидесятидвухлетней Песи Шнор.
Вообще-то полное имя её было Песя Израилевна, но здесь в Берлине отчества не применяются, не то, что в Российской империи и от всего богатства звучания осталось только четыре буквы, которые тут, слава Богу, хотя бы никем не привязывались до собак, и на том данке и даже данке шон.
Жила она себе спокойно и одиноко (на кухне Песя разговаривала сама с собой) приехала из местечка на западе России, а как его называли, никто уже не упомнит. Торговала мадам Шнор, чем могла, когда примерно полгода назад начали в её квартирку (в отличие от Федерико она снимала только одну, даже скорее половину одной квартиры, потому что соединить две в одну и сделать студию, домовладельцу пришло в голову только после второй войны), неизвестно откуда сыпаться разные предметы.
– Зунахт, ну спершу я сильно злякалась, – говорила Песя, разливая чай и с интересом поглядывая на гостя, – шо за хрень такая? А если по голове ударить? А враз крадене? А придут господари и меня выпрут на вулицю или в тюрьму посадят? Но потом никто не приходил и я заспокоилася. И начала торговать и всё продала, да добре продала, вот только кот остался… Бе-фукс, как говорится, с неба упало…
– А что там было-то? – вежливо спросил Прохоров, чтобы поддержать разговор. – Что нападало?
Его гораздо больше интересовало, в каком он оказался году, но повода спросить об этом не находилось. Странная хозяйка даже не осведомилась, пока, во всяком случае, откуда он взялся.
– Ну чо було? – в глазах Песи Израилевны мелькнула тревога, – Макитра, да коновка, – начала перечислять она, – корзно, да кобеняк глет, гаман, бомбошка, плящка… – увидев выпученные глаза собеседника, мадам Шнор поспешила добавить, – еще виделка, папира трохи, вишак, парасолька…
Но, как понимает грамотный читатель, глаза у Славы вылезли оттого, что он почти ничего не понял из перечисленного. Какие-то слова показались ему знакомыми: папир – это вроде бы по-хохляцки бумага и её было трохи, то есть чуть-чуть. Парасолька – на том же языке зонтик, в этом наш герой был твёрдо уверен, а макитра… вроде бы голова по блатному…
