– Что?! Как?!
Она отпустила волосы мужа и негромко спросила:
– Козлик, ты уже до мужиков опустился?
В битве наступил перелом. Тормашкин гордо взметнул черные кавказские брови, пригладил пятерней растрепанные волосы и крикнул:
– Как ты могла подумать?!
– А что я еще могла подумать? Телефон не отвечает, дверь в кабинет закрыта…
– У нас совещание!
– У двоих?!
Скандал разгорелся с новой силой.
Красносеев спокойно обошел большой стол, ловко подхватил лежащий на полу портфель и вышел из кабинета.
Тормашкин, поглощенный борьбой с женой, этого поначалу не заметил.
Уже быстро идя по коридору, Владлен Борисович начал лихорадочно рассуждать. Практически он оказался в положении человека, которому подкинули младенца. И хоть портфель не испускал душераздирающих воплей, и ему не требовалось менять пеленки, с ним явно надо было что-то делать.
«Коль в городе не осталось честных коммунистов, у меня только один путь – в Москву. Приду в Центральный Комитет и сдам деньги. Если партия уже находится на нелегальном положении, эти средства очень пригодятся для подпольной борьбы. Ничего! Еще посмотрим! Нас, коммунистов, просто так не победить».
На первом этаже Красносеев столкнулся с бодрым старичком в серой брезентовой куртке. Это был Матюков Михаил Потапович, семидесятилетний сторож горкома. Серые немигающие глаза ветерана смотрели на Владлена Борисовича тихо и ласково. Седые усы безвольно, как у опустившегося кота, свисали перпендикулярно полу. Дряблые щеки старика двумя инжиринами висели по бокам. Шершавая, как наждачная бумага, кожа лица отливала бронзой. Загар ему подарило не солнце, а жизнь.
Потапыч слегка приобнял Красносеева за талию и проникновенно промолвил:
– Дело в следующем: с работы, вот, меня поперли. Да и старуха, тожеть, житья не дает….
– Ну… ну, и что?! Чем я могу тебе помочь? – сказал второй секретарь, нетерпеливо отстраняя руку старика, – не видишь, я тороплюсь!
– Вижу, как не видеть, – спокойно проговорил бывший сторож, и неожиданно добавил. – Возьми меня с собой, товарищ Красносеев.
– Куда?!
– А хоть куда. Дело в следующем: у тебя чемодан есть? Есть! Значит, куда-то едешь. Ну, вот и меня с собой возьми. Здесь меня больше ничего не держит.
– Какой же это чемодан?! Портфель это.
– Дело в следующем: разница не существенна. Все одно – поклажа. А если поклажа, значит – дорога, – тем же уравновешенным тоном продолжал вещать старик, но тут неожиданно сорвался:
– Нагадили мне в душу на старости лет! Неужто не понимаешь?! Забери с собой!
