– Я по должности старше, поэтому мне причитается больше. Это нормально и обижаться тут не на что. Вот как я решил: тебе, Владлен, триста тысяч, мне – четыреста. Остальной шушере – сто на всех.
В ушах Тормашкина уже нежно шелестели листья мангового дерева. Иногда кричали дикие обезьяны и слышались отдаленные звуки мексиканской музыки.
– Чего триста? – грубый голос Красносеева выдернул его из тропического рая.
– Тысяч. Долларов. Чего же еще? – искренне удивился Григорий Петрович. Он боязливо съежился – у него появилось ощущение, что что-то может пойти не так. «Месть сикхов, месть сикхов», – почему-то крутилось у него в голове.
– Ах, вот ты о чем!! – в глазах второго секретаря блеснула большевистская ярость. – Как же ты можешь?! Это же партийные деньги!
– Постой, Владлен, не горячись, – Тормашкин закрыл портфель и поставил его возле стола – вид денег мешал ему сосредоточиться, – давай с тобой поговорим серьезно, как мужики.
– Какие «мужики»?! Мы с тобой партийные работники! – зло крикнул Красносеев. Щеки его стали цвета знамени времен несокрушимого Союза.
– Какая партия? Какие работники? – тихим голосом затараторил Тормашкин, – Все развалилось уже. Это же мальчишество – отстаивать интересы несуществующей организации.
– Партия для тебя «организация»?! То, что ты предлагаешь – это безнравственная аберрация! – выкрикнул Красносеев. Надо заметить, что многие слова Владлен Борисович произносил, решительно не понимая их истинного значения. Он ориентировался скорее на звучность. «Смысл не главное, главное – эффект», – иногда повторял он, сам не зная того, слова известного нациста.
Оба оппонента стояли друг напротив друга, как борцы перед схваткой. «Идиот!» – зло думал Тормашкин. «Предатель!» – искренне негодовал Красносеев.
У конфликта не было разрешения в замкнутом пространстве кабинета – ни один из них не пошел бы на попятную. За спиной первого был тропический рай, второго – глубокие убеждения. Трудно представить, чем бы все это закончилось, если бы не раздался стук в дверь.
Партийцы одновременно вздрогнули.
– К-к-кто это может быть? – едва слышно проговорил Григорий Петрович.
– Возмездие! – мстительно рявкнул Красносеев.
– Да брось ты!
Стук повторился с удвоенной силой.
– Иди открой, – приказал Тормашкин. От испуга кожа на его затылке стянулась и доставляла неудобство. Он даже потрогал то место рукой, чтобы проверить не постригли ли его каким-нибудь образом налысо.
– Сам иди, – зло ответил Владлен Борисович. Авторитет первого секретаря горкома для него рухнул раз и навсегда, и подчиняться ему он больше не желал.
