При расследовании первого же дела, связанного с Особой группой пропавших, у Латифа обнаружился исключительный талант — Бьорнстранд предпочитал называть его «тягой к исчезновениям», — который с годами отшлифовался в настоящую виртуозность. Даже с пренеприятным извещением родственников Латиф справлялся великолепно, потому как обладал всеми нужными качествами: терпением, вежливостью и легкой, но вполне ощутимой отрешенностью. В такие моменты он без тени смущения представлял себя полномочным исполнителем Божьей воли. Недаром же его назвали Руфом, как того апостола от семидесяти, которых непосредственно избрал Христос!
Утром одиннадцатого ноября Латиф ощущал нечто подобное. Несгибаемо-прямой, он сидел за рабочим столом и, фальшиво мурлыча какую-то песенку, просматривал ксерокопии документов. Время от времени он подносил листочки к носу и наслаждался ароматом свежего тонера. Порой Латиф ненавидел этот запах, не жалел ни мыла, ни порошка, смывая его с рук и одежды, но сегодня упивался им, как наркотиком.
Только что переданное Латифу дело не было ни скучным, ни угнетающим и не грозило превратить следователя в пешку отдела убийств. Дело отличало наличие структуры и четкая симметричная форма, а еще то, что форму ему придал не детектив после происшествия, а сам пропавший, причем до происшествия. А еще в нем фигурировала шифровка.
Утро получилось бы идеальным, лучшим в карьере Латифа, согласись мать пропавшего сесть. Матери, бойфренды, жены или соседи по комнате фигурировали во всех делах; они либо паниковали, либо подавленно молчали. Однако эта женщина вела себя иначе: битый час ждала в коридоре, не обращая ни малейшего внимания на плакаты с перечеркнутой сигаретой, бубнила себе под нос и загораживала проход к лифту и лестнице. Латиф беззвучно прокрался к двери, раздвинул черно-красно-зеленые жалюзи, подаренные отцом на Кванзу, в день празднования африканского Нового года, и с любопытством взглянул на посетительницу.
Одно сомнений не вызывало: перед ним иммигрантка или даже иностранка. Женщина стояла, повернув носки внутрь, словно крестьянка с картины знаменитого живописца, и рассеянно стряхивала пепел на линолеум. Зачастую потерпевшие ведут себя вызывающе или, наоборот, заискивающе, излучают недоверие или тушуются, но странная посетительница под эти категории не попадала. Она тепло, но рассеянно улыбалась проходящим мимо и опускала взгляд на белые туфли. «Почти ортопедические, такие медсестры носят», — отметил Латиф. Только эта женщина медсестру совершенно не напоминала. Туфли, видимо, покупались с целью казаться скромной праведницей — с подобной моделью иначе и быть не могло! — но получилось иначе. В этой женщине имелось нечто дикое, животное, какое-то надменное равнодушие красавицы ко всему вокруг. Ее ничуть не волновало, что она создает неудобства работникам полицейского управления. Сигарету она держала большим и указательным пальцами, почти брезгливо, как сучок, который вытащила из волос.
