Мартин издал громкий стон. Слабый внутренний голос попытался упрекнуть его: «Ты же только вчера имел ее. Дважды! Ты просто козел, Мартин! В твоем возрасте…»
К счастью или к несчастью, мелькнуло у него в голове, рассудок почти не властен над сексуальными реакциями.
Он обхватил ее тонкую талию, приподнял и, не выпуская из объятий, направился к кровати.
— Погоди! — отчаянно вскрикнула она. — Хочу твой член!
Одри стала карабкаться по его телу — словно стремящийся к вершине скалолаз, только вместо крючьев она вонзала в него пальцы рук и ног.
Потом она ловко изогнулась, и Мартин вошел в нее до самого конца еще до того, как они упали поперек кровати. Он навалился на нее всей тяжестью тела. Задохнувшись, Одри вскрикнула, и Мартин приподнялся на локтях, чтобы дать ей перевести дыхание. Но она в ту же секунду взметнула вверх ягодицы, не позволяя их соитию прерваться ни на мгновение.
— Давай, все в порядке, папуля! Трахай же, трахай меня! Только не останавливайся…
Мартин повиновался и могучим толчком погрузился в невыносимо сладостный жар ее влагалища.
И еще раз. И еще.
Она смиряла неистовую мощь его страсти, сжимая Мартина бархатными тисками своих бедер.
Потом она сквозь смех пропела ему в ухо:
— Пришла пора всем добрым людям помочь их парт… партнерше! Давай, папуля, давай же, черт тебя подери, скорее!
Через несколько минут они, скользкие от пота и влаги любви, нехотя выпустили друг друга из судорожных объятий, словно потерявшие последние силы противники.
Еще некоторое время спустя Одри шевельнулась, потянулась через него к пачке сигарет на тумбочке у кровати, щелкнула зажигалкой и обернулась к Мартину, выпуская через ноздри две тонкие струйки табачного дыма.
— Папа рассказал мне, что кто-то грозил убить тебя, Мартин, — внезапно сообщила она.
— За каким же чертом он это сделал? — подскочил Мартин.
— Полагаю, он посчитал, что я должна об этом знать. Тебе страшно?
— Страшно? — Он усмехнулся. — Когда такое произошло впервые, я перепугался до смерти. Но потом это случалось столько раз, что я просто перестал обращать внимание. По-моему, если начинаешь задумываться об этом, вот тогда может стать по-настоящему страшно.
— А ты говорил об этом своей… Ракель уже знает?
— Пока нет. Не вижу смысла ее тревожить. Для нее это будет еще одним аргументом в попытках заставить меня бросить политику. — В его голосе невольно прозвучали горькие нотки.
— Но ты ведь сам этого не хочешь?
— Нет. А чем я займусь? Не браться же опять за адвокатскую практику.
