Колдунья схватила полотенце вместе с куриными потрохами и понесла его к раковине. Завернула в него останки курицы, все это окровавленное месиво, завязала в узелок и положила его в корзину. И ушла, не произнеся больше ни слова.
Эстелл с отвращением разглядывала раковину, залитую кровью. Ну как ей теперь оттирать это безобразие, ее же стошнит прямо сейчас. Во всяком случае, она хотя бы узнала то, что хотела. Для Френа этот день закончится благополучно.
Через открытое окно доносились звуки шумного веселья. Видимо, идет еще один пеший парад. Она торопливо подкатила кресло к раковине и принялась смывать кровь. Ей надо успеть на балкон к тому времени, когда приблизится парад Рекса. Этого она пропустить не могла.
Рексфорд Фейн уже давным-давно перестал ходить на масленичные парады. Он не любил большие скопления народа. Разве что в собственном доме, где он был полновластным хозяином. Анонимность, характерная для огромной толпы незнакомых людей, его даже несколько пугала. И в этом году, несмотря на то что он возглавлял свиту Рекса, Рексфорд Фейн отчаянно сопротивлялся всем попыткам уговорить его ехать на одной из платформ. В конце концов, вполне достаточно того, что сегодня вечером ему придется присутствовать на балу Рекса.
Поэтому сразу после полудня он устроился в кабинете на первом этаже, позаботился о том, чтобы сигары, стакан бербона и кувшин с водой находились под рукой, и приготовился наблюдать за парадом по телевизору.
Он выключил звук, чтобы его не раздражал весь этот шум и гам, и следил только за изображением. В какой-то момент зазвонил телефон, но трубку он поднимать не стал. Прозвонив дважды, телефон смолк, и он предположил, что трубку снял кто-то из домашних.
Хотя за исключением лишь одного все остальные слуги были отпущены. Однако Одри была еще дома — как предполагал Фейн, у себя в комнате наверху.
Спустя несколько минут после того, как он включил телевизор, к нему в кабинет ворвалась Одри. Она была возбуждена, щеки горели, глаза так и сверкали.
Одета она была в светло-зеленую мини-юбку, белую блузку с глубоким вырезом и бежевые замшевые сапоги.
Приплясывая, она бежала к нему, и Фейн следил за ней влюбленным и восхищенным взглядом. Она была чертовски привлекательной девчонкой, его дочь.
Однако он счел необходимым ворчливо заметить:
— С этой твоей блузкой надо бы поосторожнее, девочка. А то как бы сиськи не вывалились. Сдается, лифчика на тебе ведь нет. Впрочем, ты его никогда не носишь.
