Тишина наступила такая, что слышно, как Безымянка журчит.
И тут Лушка сорвалась.
— Стой! — крикнула она, выходя вперед и поднимаясь на бревна к десятнику. — А главный управитель не написал, чтоб Безымянка в гору текла? Забастовки не хочешь ли?
— Так его, Лукерья! Так! — всплеснулись голоса.
— Сама постой! — десятник-смотритель вынул еще листок. — Так, значит, Пирогову Лукерью оштрафовать на упряжку.
— За что?
— Ха, ха, ха, платок не той стороной повязала. Ха-ха… Это… как его… Журу — на рупь.
Это значит, Лушка должна хорошо отработать сегодня смену и не получить ни копейки, а то еще штраф получит. Жура отработает смену и останется должен тридцать копеек.
— Кровопивцы! — выкрикнул кто-то из задних рядов.
— Молчать! Тарас кричал? Останешься без наряда. Иди, погуляй до утра.
— Эй, мужики! — крикнула Лушка.
— Молчать! — заорал десятник.
И по воцарившейся тишине, по опущенным головам рабочих поняла Лушка, что слова ее не найдут сейчас отклика.
Эх, как устроены мужики. В забое при таком крепежнике и инструменте — игра в кошки-мышки со смертью, а с шуткой идут в забой, не трусят. Плоты на Аксу гоняют. В год десятки плотов разобьется на порогах. Тонут десятки людей. Не боятся. Продолжают гонять плоты. На медведя ходят с рогатиной или даже с одним ножом, а окрик начальника им как ушат холодной воды.
— Подмял нас десятник, — шепчет Жура на ухо Лушке. — Больше, пожалуй, нам не подняться.
— Поднимемся, — с залихватским «э-эй!», словно вела верховую лошадь на скачках, кинулась Лушка в кочегарку и, оттолкнув кочегара, рванула за ручку гудка.
«У-у-у…» — разнеслась над тайгой очередь тревожных гудков. Три коротких и длинный, три коротких и длинный. Пожар! Обвал! Все быстрее к копру, — кричал надрываясь гудок, и от землянок, от бараков бежали по тропкам полуодетые, простоволосые бабы, горохом сыпались ребятишки.
«У-У-У, у-у-у…».
— Кого, стерва, делашь, — раздался за спиной у Лушки окрик десятника и, подбежав, он ударил ее между лопатками так, что показалось Лушке, голова ее, оторвавшись от шеи, снежным комом упала на землю. Но гудок продолжал гудеть. Ударившись лбом об обшивку локомобиля, Лушка не выпустила ручки гудка.
— Пусти, изувечу, — бесновался десятник, отрывая от рукоятки занемевшие Лушкины пальцы, но на него уже насели Тарас, дядя Жура, другие рабочие.
В голове у Лушки гудело. Возле нее шла драка, и ей доставались тычки и в бока, и в спину, у самого уха просвистел брошенный гаечный ключ.
