— Робя, смотрите, у Агафошки фонарь под глазом растет.
— Проходит уж.
— С чего появился?
— Запросто. Хы… Прихожу в субботу к марухе и, как обычно, шарю на печке. Вот вроде подушка, вот вроде ее голова, нос под руку попался. Поигрался малость, пощекотал и слышу бас, как из бочки: «Тялок, што ль мне подошвы лижет…» Да ка-ак мазнет мне пяткой промежду глазов.
Врет Агафошка, но для байки сойдет.
— Ха-ха-ха, — смеются вокруг. — А ты, значит, што?
— Хотел было имя спросить, штоб в поминальник за здравье записать, да замешкался…
За шутками незаметно проходило время до второго гудка — начала раскомандировки. Сегодня дядя Жура неожиданно вставил в самый разгар прибаутки:
— Пашке мерзавчик, а еще кому поощрение вышло? Мне, к примеру — продолжает Жура, — три рубля в зубы, а рупь двадцать штрафу. За што? Опоздал, грит, на работу в четверг, из-за тебя машина стояла. Да разве хоть раз я опаздывал?
— И с меня штраф восемь гривен, — вздохнула Аграфена. — Рупь восемь гривен всего получила, и живи как, хошь, сам четвертый.
— В городе, говорят, солдаты на фабрики ходят.
— Неужто стреляют в наших?
— Не-е, митингуют вместях. А намеднись, слышь, на путях загорелись вагоны с порохом да со снарядами. Ка-ак рванут, так братва шапки вверх и кричать ура.
— Солдаты народ дружный, не то что мы…
— Ш-ш-ш…
Каждое утро, перед вторым гудком, десятник делал наряд на работу. Поднимется на бревно, вынет из кармана бумаги клочок чуть побольше ладошки и обведет глазами рабочих, будто проверит, все ли пришли.
— Ш-ш-ш, — раздается вокруг.
Голос десятника в утренней тишине звучит как колокол.
— Ветров!
— Я.
— В первый забой подручным. Чекина Аграфена!
— Я.
— В ночную смену на промывку.
Аграфена руки тянет к десятнику.
— У меня же сарынь…
— Не хошь во вторую, так праздничек празднуй. Китов!
— Я.
— Бадейщиком в первую смену.
— Я ж забойщик…
— Язык длинноват. Пирогова Лукерья!
— Я не Пирогова уже, сто раз говорить. Уралова я.
— Ночная смена. На гальку.
Как капусту срубал десятник.
— Не имеешь права, у нее дите малое…
— Управитель слово давал, что не будет разбивать комитетчиков по сменам.
Галдеж поднялся вокруг.
— Не дадим комитетчиков наших в обиду.
Лушка, со сжатыми кулаками, подалась вся вперед и мучительно думала: почему сегодня так нахально ведет себя десятник? Почему опять жмут комитет?
И, как бы торопясь дать Лушке ответ, десятник выкрикнул:
— Тише вы! — пошалив в кармане, вытащил новый листок бумаги. — Слушайте, тетку вашу бодай косоглазый козел, телеграмму: «Всякие незаконные комитеты рабочих категорически запрещаю тчк С получением моего приказа комитеты немедленно распустить тчк. За нелегальные сборища привлекать к суду по закону об охране посевов земель и имущества. Главный управляющий конторы Ваницкого Капралов».
