— Это как?
— Через дверь, пока я не выбросил вас в окно… и забудьте ко мне дорогу.
Сысой заерзал на стуле. И хмыкнул обиженно:
— Вы пошутили?
— Негодяй! — не выдержав, Борис Лукич закричал — Вы изнасиловали девушку, а потом смеете приходить ко мне с поручением от партии социалистов. Смеете протягивать мне свою грязную лапу…
Борис Лукич задыхался от гнева. Сысоя изумило его недогование.
— Не снасильничал, а законнейшим образом выиграл в карты. Что вы не знаете, что девок воруют, на полушалки прельщают? Быль молодцу не в укор. Другие поиграют и бросят, а я не бросил. Сейчас вот только уговаривал ехать обратно. В Сибири… Да что там в Сибири! Мне недавно один господин прочитал сочинение господина Лермонтова, как в Тамбове чуть ли не губернатор жену свою в карты продул. Барыню! Уф-ф… Борис Лукич, я, честное слово, невесть что подумал. Аж бросило в жар.
Сысой считал инцидент совершенно исчерпанным и решил, что неплохо пропустить с дороги рюмашку-другую наливки, отведать пирожка.
— Ехал я, торопился, Борис Лукич, даже не успел пообедать. — Приподнялся на стуле, ожидая приглашения в столовую, но Борис Лукич ударил его по щеке и захрипел:
— Вон отсюда, мерзавец!
Упавший стул загрохотал по полу.
Сысой выбежал на улицу. Не так горела щека, как душа. «За что он меня? Н-нет, Борис Лукич, это тебе просто так не пройдет. Не будь ты седым, так бы и двинул тебе кулаком под вздох…»
Борис Лукич громко рассказывал матери:
— С партийным поручением приехать посмел! Он у меня в тюрьме насидится, а из партии такого… Поганой метлой…
3.
Весь вечер не мог успокоиться Борис Лукич. До полуночи шлепали туфли по полу маленькой комнаты.
И Ксюша ворочалась с боку на бок. Маячил перед глазами самодовольный, щеголеватый Сысой.
Стараясь не шуметь, вышла в сени, потом на крыльцо. Над селом висела гнетущая тишина душной ночи. Даже собачий брех звучал приглушенно. Зябко поежившись, Ксюша прильнула боком к стойке крыльца и притихла. Сысоев приезд ощущался, как липкая грязь, которую трудно отмыть. Потому-то и зябко в душную ночь.
Вспыхивали зарницы. При их вспышках крыши походили на горы. Родные горы.
— Ваня, милый, родной, если б вернуть невозвратное…
Вышла хозяйка. И она почему-то сегодня не спит! Подошла к комнате сына, спросила:
— Хочешь, я чаю тебе принесу?
— Пожалуйста, мама.
Скрипнула дверь. Это Клавдия Петровна зашла к Борису Лукичу. Долго потом слышался их взволнованный шепот. Что он говорил, Ксюша не слышала, но нутром понимала: говорили о ней.
