— Свобода, милая Зиночка, — это прежде всего свобода наших подспудных желаний, — говорил прилизанный адвокат ошалевшей от неожиданных слов гимназистке. — Дайте свободу прекрасному, гордому зверю, отдайтесь прекрасному чувству свободной любви. Рвите узы мещанства. Я ваш верный союзник, милая Зиночка.
«Свобода — это высшая справедливость, — думал Борис Лукич. — А уродов вроде попа Константина или Сысоя законы революции покарают».
Мысли Аркадия Илларионовича Ваницкого были предельно реалистичны.
— Жмите, не бойтесь. Над вами только бог и хозяин! Но бог далеко, — говорил он управляющему Камышовской заготовительной конторы. — Прибыли сейчас должны возрасти минимум втрое. Тем, кто выскажет недовольство работой, тем, кто выразит недовольство ценами в моих конторах, скажите, что они совершенно свободны, и могут катиться куда им угодно.
Ущербный месяц тихо колыхался на глади окружающих Камышовку озер, а окна в заготовительной конторе Ваницкого еще продолжали светиться.
— Я повысил процент за займы, что берут у нас крестьяне окрестных деревень с девяти до двенадцати, — заканчивал доклад управляющий Камышовской конторой.
— Мало. До пятнадцати можно.
— Слушаюсь. Некоторые тыча свободой, пытаются продать зерно на базаре, а нам возвратить долг деньгами. Я не принимаю денег и требую оплаты натурой.
— Правильно. В городе комитету безопасности безумно мешают Советы разных депутатов. У вас тут спокойно.
— Да, от Советов пока бог избавил, но комитет содействия революции не делает ничего.
— И не надо. Пусть ваш комитет мирно спит. И ваша задача всемерно помогать комитету именно в этом.
Ваницкий задумался. В Камышовке пока что спокойно, а соседние села кипят. На приисках и заводах забастовки.
Первые дни после свержения царя казалось, что Россия едина. «Нет, не едина она. И это еще вопрос, кто для меня опасней, — думал Ваницкий, — немецкий солдат или русский рабочий с винтовкой. Немецкий солдат Варшаву займет. Пусть Могилев. До Богомдарованного ему не добраться. А рабочий? Он на самом Богомдарованном живет. Правительство не может сладить с народом. Придется нам самим обеспечивать свою свободу. Для этого прежде всего нужны деньги…» — и, повернувшись к управляющему, сказал:
— Процент по ссудам поднимите до двадцати и… спокойной вам ночи.
4.
Отец Константин сидел за массивным столом, покрытым чистой холщовой скатертью. На чугунной сковороде, пахучие, шипели два карася. В одной руке отец Константин держал расписную деревянную ложку: вилок он не любил, в другой — стакан с темно-красным вином. Увидя входившего Лукича, он просветлел и попытался приподняться. Но тяжел. Только ерзнул на стуле.
