Поверит старушка — повлияет на сына. И Ксюша решилась. Сжав жердь завалинки, она тихо сказала:
— В карты меня проиграли… в ваши края.
— Ты шутишь?
— Лучше уж в петлю, чем так шутковать. Отчим меня проиграл.
Без слезинки, только голос срывался, рассказала о том, как жила батрачкой у дяди Устина, как золото нашла ненароком.
— Сначала дядя Устин грезил новый хомут купить. А там как пошло: новый дом, шубы, лошади. Тыщи в его руки летели… Сын его Ваня помыслил посвататься за меня, так дядя обоих вожжами. Бесприданница, мол. А прииск-то мой. Я нашла. Бумаги все на меня. Да што тут сказывать долго. Вскоре прииск у нас отняли и зачистили все до копейки. А Сысой Козулин стал с дядей в карты играть. Сысой на кон лошадей поставил, а дядя меня…
— Господи, — Клавдия Петровна верила, так неправду не скажешь. Видела, как на смуглой щеке у Ксюши бился желвак. Погладила ее руку и тихо, спросила:
— Где ночевала прошлую ночь?
— В степи…
— А эту, милая, будешь ночевать у меня. Пойдем. Умойся. Поешь. Боренька, Боря, налей, пожалуйста, в умывальник воды. Он, Ксюша, сделает все, что только возможно.
2.
До чего хорош чай с молочком после целого дня пути под палящим солнцем, даже если он налит в мирскую посуду. Ксюша пила и просила у бога прощения за грех.
А до чего вкусен хлеб после целого дня поста, пахнет— аж кружится голова и есть его жалко. До чего же сладка хрустящая корочка! Ксюша боялась ее проглотить, казалось, второй такой не бывать.
Посередине стола на тарелке лежали шаньги, в мисках — сметана, творог, а Ксюша жевала хлеб, подбирала упавшие крошки и все говорила о рыбаках.
— Покос начинается, а мужиков посадили в амбар. Не накосят сена — чем скотину кормить. А скотины не будет — без молока сгинет сарынь. А ежели и хлеб не уберут, так христарадничать семьи пойдут. Воробьи и те под застрехой живут, а у этих горемык по поповскому произволу даже застрехи не будет..
— Перестань, — оборвал Лукич. — Мама тебе сказала, завтра утром я съезжу к отцу Константину и улажу все с рыбаками. А потом займусь твоим делом.
— Своим я сама займусь. Покуда сидела у Сысоя в кладовке, все обдумала. Перво-наперво надо мне силы набрать, а то от сиденья и руки и ноги ослабли. Второе дело — надо на харч заробить и на кофту, а то старая вся в ремки порвалась. А тогда, — глаза холодным огнем блеснули, а губы дернулись как от внезапной боли, — а тогда пойду в Рогачево, и сама решу сперва с дядей Устином, а посля… — глотнула воздух, — и с Сысоем.
