Потом строчка следов спустилась в овражек, заросший ольшанником. Шла Хромка осторожно, крадучись, и вдруг — прыжок, глубокая лунка в снегу и пестрое перышко, оставленное в соболиных зубах вовремя выпорхнувшим из снежной перины рябчиком.
Так и не пообедала Хромка. В тайге все равны. Кому повезет, кто расторопнее да сообразительнее, тот и пообедал. А кто заленился, зазевался — сам обедом стал.
Притомилась Хромка, заскучала, подалась в брусничники. На косогоре торчали из-под снега бурые жесткие листики, пожухлая трава, валялись две-три подгнившие ягодки.
Здесь и устроили охотники привал, костерок развели, чай заварили в котелке, а к чаю набрали из-под снега по горсти мороженой брусники. Хорош чаек зимой в лесу — березовым дымком отдает, согревает, душу веселит. А уж душа в такую минуту во всю ширь распахивается.
— Ты вот, что, сынок, — сказал отец, дуя на парящий чай. — Если чуешь, что виноват, пересиль себя, сделай первый шаг навстречу. А коли прав, стой на своем и никому ни полшага не уступай. Настоящий друг сам свою оплошку поймет. А не поймет, значит не настоящий был…
Знает отец, когда разговор завести. И на охоту не случайно позвал, наверняка не случайно! Разве дома решился бы Санька выложить свою боль? А здесь слово за слово — все рассказал. Отец слушал, молчал, прихлебывал чаек.
— Оно всегда так: обида за обиду цепляется. Оба правы, оба и виноваты. Тут вот что, Саня. Время, конечно, беду поправит, только помочь ему надобно. Исподволь, незаметно втянуть Цырена в общие дела. Не одному, с ребятами вместе. Глядишь, и наладится дружба. А свое гнуть — это и медведь умеет…
Отец засобирался. Санька вспомнил брата, попросил:
— Гриньку-то… пора к тайге приучать. Взял бы ты его хоть раз. А двойки он исправит.
Под усами отца затаилась улыбка.
— Кабы из таких привалов состояла охота, давно бы уж взял. Да только сам видишь, охота — не отдых. Тяжкая работа, вовсе не детская…
Затоптали костер — и дальше. Трудно идти по соболиному следу, строчка теряется, попробуй найди ее. То ли Хромка на дерево вскочила и поверху гуляет, то ли под снег нырнула. Так упаришься за день, так ноги натрудишь, что уж и понять невозможно: ты ли за кем гонишься, или тебя кто преследует, а ты удираешь во весь дух.
Но в этом-то и прелесть охоты, в этом соревновании со зверем в хитрости, выносливости и смекалке. Поэтому соболиная шкурка для охотника не просто добыча — почетный трофей. А если бы зверь смиренно ждал выстрела, если бы не мог на равных потягаться с человеком, убежать на быстрых ногах, спрятаться, обхитрить, любой уважающий себя охотник бросил бы промысел и нашел другую работу, подался бы в лесорубы, например, тоже хорошее дело.
