Объяснялись недолго. Лида (с большим сомнением): «Ты не знаешь папу. Как только мы поженимся, он заберет нас к себе». Ивашников: «Ну, теть Зину-то папа не заберет, а я ее не брошу. И потом, зять при тесте-профессоре — фигура холуйская. Я просто не смогу. Не привык».
О любви не говорили. Но это был единственный в жизни Лидии случай, когда она не сомневалась, что человек любит ее, а не папину квартиру-машину-зарплату. И как раз этот человек с идиотским благородством отказался от нее.
Так он и остался как бы виноватым. Как бы Лидия готова была на все, а он поосторожничал. А то, что, навсегда уходя из ивашниковской развалюхи, она со страхом и облегчением косилась на серый дощатый сортир, было ее тайной. Позже она тысячу раз кляла себя за тот страх. Ну хорошо, не тысячу, но раза два-три в год, подвыпив по государственным праздникам и впадая в непонятные мужу истерики — кляла. Чем опытнее становилась, тем лучше осознавала, что Ивашников не гнал ее, а обозначил проблему: любишь — оставайся, но тебе придется жить, как я.
Она хотела жить с ним, но побоялась жить, как он.
Сейчас-то жалела. Отчего не пожалеть, когда лотерея разыграна и можно заглянуть в таблицу выигрышей. Ведра с водой ты таскала раз в жизни и в свои тридцать три выглядишь на двадцать пять. На тебе французское белье, надетое не для мужа, с которым не живешь, а для собственного удовольствия, потому что любовник, во-вторых, уехал, а во-первых, откровенного белья не любит. И тебя везет в иномарке Коля Ивашников, который и ведра таскал, и пиджака не имел, а вот поди ж ты, выкарабкался. Без тебя.
Ивашников молча крутил баранку. Сделал свое предложение в грубой форме, как пишут в протоколах, и ждал ответа.
— Как твоя тетя? — спросила Лидия.
— В прошлом году похоронил.
— А чего же меня не позвал?
— Я никого не позвал. Я похоронил ее тихо, — сообщил Ивашников. — Она и я. И могильщики.
— Ты все время опаздываешь, — сказала Лидия. — В прошлом году я бы нарисовала с тобой звездочку на фюзеляже. Я бы, может, и замуж за тебя пошла в прошлом году. А сейчас — извини. Я развожусь.
— …И уже приготовила запасную площадку, — понял Ивашников и с изумившей Лидию убежденностью выдал совершенную глупость: — Жалко. Года три ты на него убьешь, а там рожать будет поздно. Хотя ничего, я потом тебя в Германию отвезу рожать.
— Ты самоуверенный тип, Ивашников, — сказала Лидия. А Ивашников сказал:
— На том стоим.
Он подвез ее до суда и собирался дожидаться, но Лидия запретила. Не хотелось, чтобы Ивашникова увидел Парамонов и выдал ему то, что причиталось другому. Едва ли Парамонов полез бы драться, но был он злопамятен и на язык невоздержан.
