В те три дня небытия или ожидания, когда все вместе и каждый в отдельности ждали решения своей судьбы в заминированном пространстве, она делала три вещи – восстанавливала в памяти те или иные знаки, посылаемые Свыше, желала постичь их связь с реальностью, не уходила от Бога, непрестанно отправляя ему молитвы о спасении.
Она сказала мне: я хочу ребенка, чтобы он вернул меня к смыслу жизни, я устала искать этот смысл в неразрывной связи с пережитым опытом смерти. Нужно оторвать свое сознание от той цепи, которая сковывает страхом.
Я не боюсь смерти, но у меня есть незыблемое убеждение, добавила она философски, что к её величию нужно прийти в результате прекрасно прожитого, а не в результате жестокого насилия.
Малыш
Хаби вошел в комнату, где я в доме моих друзей сидела в Интернете. Он переодевал тенниску, я увидела на его боку длинный шрам и отвернулась, зная историю этого мальчика. Во время теракта моя подруга в зале долго высматривала Хаби, сына своего брата, пока не увидела, что он с другими девятиклассниками сидел где-то у стены.
Только на второй день, когда боевики выпустили его попить воды, он смог пробраться к ним и остался с ними до взрыва.
Их выпускали к воде в тот короткий промежуток, пока еще надеялись на переговоры с нашими властями, потом озверели, что эти люди никому не нужны, а зачем тогда они им, пусть дохнут без воды.
После взрыва, когда все, кто мог, кинулись к окнам, Лида кричала мальчикам, чтобы они скорее убегали, потому что сама никак не могла, падала от слабости, оттеснённая другими.
Хаби, уже влезший на окно, услышал позади какого-то малыша, тот просил помочь ему. Хаби втянул его на подоконник и собирался прыгнуть, но малыш опять сказал: – Дай, я прыгну первым!
Малыш прыгнул и, сражённый на лету пулей, упал на землю мёртвым. Хаби уже летел следом, пуля, как лезвие, рассекла левый бок, он побежал, придерживая живот рукой, сквозь которую хлестала кровь.
Сейчас он весело спешил, вероятно, на свидание. Студент политеха, носится в стареньком автомобиле по городу с друзьями и подружками, но откуда бы мы ни позвонили с Лидой, он тут же является на наш зов. Никогда не скажешь, по его весёлости, что он был в лагере смерти.
И лишь однажды выдал, что в его памяти неизменно – тот малыш, его голос он слышит: Дай, прыгну первым! – и прыгает, всякий раз получив ту пулю, которая должна была сразить его, Хаби…
У каждого чудом выжившего есть свой мучительный миф несостоявшейся смерти.
