Узнав в учительнице сестру, она хотела броситься к ней, но та жестом предостерегла её от этого.
Сестра объяснила, что эти дети – бесланские жертвы теракта, ответила на все вопросы Нелли и дала наставление, как идти дальше – не отвлекаясь ни на что, не оборачиваясь, не заговаривая ни с кем.
Нелли вышла к свету, проснувшись, запомнила свой сон до мельчайших подробностей, мне передала его как своё откровение.
Философия смерти
Дочь тогдашнего редактора бесланской газеты в спортзале находилась рядом с моей подругой Лидией.
В то первое сентябрьское утро ей отчего-то очень не хотелось вставать и идти в школу, причём, она могла найти массу причин не идти, и, главное, в редакционном фото архиве было достаточно снимков с таких торжественных линеек в той же школе.
Но чувство долга всё же вынудило появиться перед линейкой, где она, как и другие, ничего не понимала, когда всю радостную толпу стали загонять в школьный спортивный зал.
Странным образом, но девушку в расцвете лет и красоты незадолго до случившегося начинает занимать философская сущность смерти, и она принимается читать одного за другим древних и поздних философов.
В результате всего освоенного она пришла к выводу, что смерти не надо бояться, к этому великому переходу надо готовить себя нравственно. Смерть и есть самое великое событие жизни.
Как только её схватили, отняли фотокамеру и затолкали в спортзал, она увидела то самое окно, которое видела накануне, и даже не во сне, а наяву, каким-то внутренним видением.
Она его узнала и побежала к нему, и все три дня её существование было связано с тем окном. В первое время она сидела под ним, делая попытки забраться на подоконник, но моя подруга удерживала её, боясь, если наши начнут штурм, она станет первой жертвой.
Однако, как только на противоположной стороне туда положили детей, Фатима забралась на подоконник, вытянулась вдоль рамы и больше не спускалась. Так и лежала без движения, порой впадая от жажды в транс.
Возможно, это состояние спасало её сознание от стресса постоянно видеть зал, заполненный более чем тысячью плененных, страдавших от обезвоживания, и среди них совсем малышей.
Только грудные дети могли быть безмятежны в той зловещей обстановке, и молока им пока хватало, и было неведомо, каково их обезвоженным матерям, готовым от стресса потерять их пропитание, пока их все же не освободили мирным путем.
Осталась одна кормящая мать, которая передала с освобожденными своего грудного ребенка, чтобы не бросить своего второго, постарше, а потом кормила своим грудным молоком наиболее слабых детей вокруг.
