Не знаю, почему, но я спиной ожидала того, что уже взорвалось в памяти кадрами австрийского или французского, не помню, фильма «Старое ружьё» – огнемёты второй мировой войны! Страшнее для человека оружия я не видела и испытывала дикое ожидание за спиной убийственного огня.
И побежала за всеми.
Это было со стороны железнодорожного полотна, напротив старого дома моего деда. Схватив за руку старшего брата, тянула его вперёд. Он сопротивлялся, не видя своего сына, который, как оказалось, не бежал, а отошел в тень дерева, потому мы его не видели.
В какой-то момент я всё же оглянулась и увидела другого племянника, сына нашего двоюродного брата, который вырос через дорогу от школы, в том самом дедовском доме. Он стоял и смотрел нам вслед. Бежать он не мог – врач, он был старшим в отряде местных спасателей.
Наш Олег, ставший спасателем, вырос практически без матери, хлебнул всё, что выпало с самого начала первой грузинской агрессии против Цхинвала, вместе с женой-южанкой, однокурсницей, которая увезла его после института на юг.
Он тогда не убежал на север, даже с двоими малыми сыновьями, а пробыл всю войну на осетинском юге анестезиологом при своем друге-хирурге вначале в осаждённом Цхинвале, потом ходил в Джаву оперировать раненых, безоружный, по смертельной Зарской дороге.
С тех пор он продолжает спасать, но уже на севере – носится с отрядом к опавшим лавинам, к утопленникам, но чаще всего к терактам.
Никогда не забуду, как спасатель стоял и смотрел нам вслед, возвышаясь над всеми из-за своего роста.
От моего родного спасателя до следующего, к которому мы подошли, произошло всё то, что произошло с бесланской школой.
Московский спасатель из «Альфы» или «Вымпела» тоже стоял и смотрел нам вслед, когда мы уходили от городского морга. Мы пришли, зная о том, что боевики разрешили взять со двора школы тела убитых ими мужчин, уже вздувшиеся от трёхдневного лежания под жарким сентябрьским солнцем. Но спасателей, вошедших во двор, расстреляли.
Никто не знал, убили чьих – местных или московских. И никто не знал, с какой стороны по ним стреляли, потому что когда они пошли за телами, одновременно начался штурм, и спецназ был обречен.
Конечно, спецназ всегда знает, на что идёт, он готов к смерти, и всё же трудно представить, что человек в последний миг приемлет свой великий переход в результате чьего-то предательства.
Конечно, за выполненный перед государством долг – посмертные награды, пенсии семьям. Но кто бы отказался от иного – и выполнить свой честный долг перед любимой страной, и видеть глаза своего ребенка?!
