«Эта печь настоящих мужчин», – похвалялся Габриэл, ни разу не разжёгший огонь в её очаге.
Иво готовил на ней еду и приносил очередное блюдо Штефану. Ни центр, ни «гостильницу» он не посещал, кофе, сахар и сигареты привозил ему Штефан. Однако для массагетской царевны в кармане у него всегда находились конфеты.
И всегда на нежном лице Иво, которого все любили за простодушие и непорочность, играла улыбка, полная природного обаяния.
Все знали, что Иво чист, как слеза Господа, и что весь его темперамент забрал Габриэл.
Как ни странно, но здесь присутствовала некая гармония, ибо в улыбке младшего брата было что-то от высшего, а старший был ему полной противоположностью.
Габриэл на тот момент положил глаз на девушку, обслуживавшую его с друзьями-выпивохами в «гостильнице», которая, возможно, и ответила бы ему взаимностью – Габриэл был красивым и соблазнительным для женщин.
Но когда однажды его приволок в бар один из друзей, и был он в пиджаке и туфлях с носками, а остальное на нем были шорты, очень похожие на семейные трусы в цветочек до колен, и подавать ему векию было бесполезно, потому что он и так уже ничего не соображал, а только мычал, девушка передумала.
Женитьба любого из братьев была бы катастрофой для обоих. Их дядя, считавший себя обязанным после смерти родителей позаботиться о мальчиках, заложил во дворе фундамент нового дома, который теперь смотрелся как археологические раскопки еще одного римского амфитеатра.
Габриэл не обращал внимания на ветхость дома, пока однажды во время своего ночного концерта не проткнул гитарой стену. Тут он заметил, что и потолок готов свалиться ему на голову. С тех пор в свободное от работы время одно занятие Габриэла – пить вино, сменяло другое – чинить бунгало.
Единственной особой женского пола в обоих домах долгое время была Мица, Мицика, шестнадцатилетняя собака Штефана, с великолепными зубами и шерстью, помесь ротвеллера и эскимосской самоедской лайки, белоснежный цвет которой бесследно утонул в черном. Ничего и от ротвеллера в характере у Мицики не было, она была слишком добра.
Мицика жила на два дома, как, впрочем, и кот: если первое блюдо они съедали у Иво, то за вторым приходили к Штефану, и наоборот.
После перенесённой тяжелой операцию эта мудрая собака смотрела на всё, как из вечности, и нисколько не злилась на Лару за то, что теперь не спит на втором диване в комнате Штефана, что её не возят на заднем сиденьи автомобиля, как прежде, что она уступила все свои блага чужой женщине и ребенку.
