Ещё была жива мать Иво и Габриэла, когда Штефан взял его с собой в Австрию, где работа, на взгляд Штефана, была не бей лежачего, но Иво, вернувшись, пожаловался матери, что ему было невыносимо трудно.
Штефан, со всей своей ответственностью за все, за что брался, не мог понять его, проще было решить, что тот не хочет работать и больше никуда его не тянуть.
Однако со временем стало ясно, что Иво – человек Цветлина, со всеми его предрассудками, псевдо мужскими принципами и заблуждениями. Оттого он не мог задержаться ни в Италии, ни в Швейцарии, куда еще дважды кто-то всё же его вытаскивал для хорошо оплачиваемой работы каменщика.
Денег у братьев хватало, когда их приносил старший брат Габриэл, работавший в фирме, где шили чехлы для завода автомобилей.
Иво пил тихо и дома, с такими же смирными друзьями. Габриэл шумно пил в любом баре, а если в своей «гостильнице», то с другом пел до полуночи.
Когда спускались все деньги, пригождался талант Иво вести домашнее хозяйство. В сарае у него всегда были традиционные осенне-летние заготовки: квашеная капуста, сушёные грибы, картофель, фасоль и прочее. Готовил Иво, как когда-то их мать, фантастически вкусно.
Друзья пили виноградное вино, принесённое от Томо или Симона, имевших лучшие виноградники в бывшем лесу графа Драшковича.
Иво не был ленив, наоборот, был способен работать день-деньской – он жил и делал всё, что необходимо для человека в этих горах, кроме ловли зайцев капканом и убийства кабанов.
Друзья приносили ему мясо убитого в соседнем лесу дикого кабана или пол зайца, но уже разделанное, как из магазина.
Чувствовалось, что Иво по рождению пацифист, хотя и отслужил в Приштине солдатом в регулярной армии, но то было еще бескровное время до распада государства.
Он не тронул ни одной куницы, которые в благодарность съели всех его кур, заведенных еще матерью.
Иво убирал в доме, колол дрова, сам стирал белье: в их доме, который на фоне остального Цветлина выглядел бедным бунгало, была вся необходимая бытовая техника, в том числе стиральный автомат.
Из года в год он поддерживал огонь в огромной изразцовой печи старинной печной архитектуры, дававшей тепла больше всех других печей в селе.
Никто в своем новом особняке не мог повторить эту уникальную печь. Она обогревала дом так, что бесполезно было пытаться со своего балкона угадать, в каком состоянии находятся братья, если у них на морозе не вьётся дым из трубы и даже настежь открыта входная дверь.
