Васил Левский | страница 36
Не успели еще болгары отдохнуть от всех жертв, возложенных на них татарской колонизацией, как их заставили строить дома для новых пришельцев — черкесов, обещая стоимость домов высчитать из податей. Но подати уменьшены не были, а болгар еще заставили уступить черкесам, как прежде татарам, без всякого вознаграждения лучшие участки их земель, на том основании, что вся земля есть собственность султана. Пока строились дома для черкесов, они жили в домах болгар, которые вынуждены были искать себе убежища где хотели».
«Я предвижу, — писал далее Ф. Канитц, — что многие из читателей, проникнутые европейскими понятиями о праве собственности, усомнятся в действительности всех этих фактов, однако же они нимало не преувеличены: все это происходило именно так».
Бесправие болгарского крестьянина было столь чудовищно, а издевательство над ним столь безгранично, что европейцы, проезжавшие в те годы по владениям Турции, описанию своих впечатлений обычно предпосылали заверение, что они ничего не преувеличили. Они опасались, что им не поверят, — так было ужасно то, что они видели.
Родной дом Левского.
Мать Левского — Гина Кынчева
Карлово. Ныне Левскиград (современный вид).
Болгарская школа в середине XIX столетия.
Стоном стонала болгарская земля. Все чаще краска стыда заливала лицо молодого монаха Игнатия, когда он с дядей ходил по селам. И без того нищета, а тут еще, как черное воронье, набрасывались монастырские просяки — жадные, грязные, оборванные, с мешками через плечо. От каждого монастыря ходили такие просяки по болгарским селам. В пору молотьбы они собирали зерно, в медосбор — мед, наступало время стрижки овец — они тут как тут: подавай шерсть. Нет-нет да и прорвется недовольство поборами, откажут просяку.
— Грех на церковь не давать, — скажет монах.
А ему в ответ:
— И этот грешок в поповский мешок. Буду грехи отмаливать, тебе же деньги уплачу.
Стыдно Игнатию, умоляет дядю освободить его от унизительного дела, а тот одно твердит:
— Сердитый просяк всегда с пустым мешком. Проси поласковее во имя божье — не откажут.
Но стало, случаться, что и имя божье не оказывало прежнего действия. Завел было раз хаджи Василий свое привычное:
— Будем надеяться на бога, будем просить его милости.
А ему в ответ:
— Э, батя, если бы господь услышал жалобы осла, то ни одного вьючного седла на свете не нашлось бы...
Откуда такие речи? Все чаще слышит их Васил.
Как-то друзья пригласили его в дом, хозяева которого славились книголюбием.
