– Входите, – пригласил Липпинкотт посетителей.
Римо смотрел вслед Елене Гладстоун. Прежде чем скрыться, она бросила на него взгляд, заметила, что он смотрит на нее, смутилась, поспешно отвернулась и пропала за дверью.
Римо вошел в кабинет следом за Чиуном. Запах гиацинта – так пахли духи Елены Гладстоун – остался в его ноздрях.
– Красивая женщина, – сказал он Липпинкотту.
– А пахнет пивоварней, – буркнул Чиун.
– Мой личный врач, – похвастался Липпинкотт, кивком отпустил охранника и закрыл дверь.
– Вам было плохо? – спросил Римо.
– Нет, – ответил Липпинкотт. – Обычный осмотр. Присаживайтесь. Чем обязан?
– Продается девяносто семь картин, – сказал Чиун. – Все они представляют собой портреты одного и того же лица – добрейшего, мягчайшего, благороднейшего...
– Чиун! – одернул его Римо. Он успел развалиться на синем замшевом диване, пропитавшемся запахом духов.
Чиун задержался у окна, глядя на Липпинкотта, грациозно опустившегося в кресло у стола.
– Вам известно, кто мы такие? – спросил Римо.
– Мне известно, что вас направили сюда высокопоставленные люди, чтобы позаботиться о нашей безопасности. Вот и все мои сведения. Меня просили оказать вам содействие, хотя мы столько лет вполне успешно защищаемся сами.
– А как насчет вашего сына, проявившего пристрастие к выпрыгиванию с шестого этажа? Он тоже успешно защищался?
– Лэм был болен. Он не выдержал напряжения.
– Кое-кто в Вашингтоне полагает, что ему оказали в этом помощь.
– Совершенно неправдоподобно, – сказал Липпинкотт.
– Довольно о мелочах, – вмешался Чиун. – Вернемся к картинам.
– Прошу тебя, Чиун! – сказал Римо. – Не сейчас.
Чиун сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах своего синего кимоно, и безразлично воздел глаза к потолку.
– Кому теперь поручена японская сделка? – спросил Римо.
– Моему сыну Рендлу. Сделка вот-вот будет заключена.
– В таком случае за ним надо приглядывать, – сказал Римо. – Где он сейчас?
– Он живет в Нью-Йорке, – сказал Липпинкотт и назвал адрес. – Я передам ему, что вы его посетите.
– Будьте так любезны, – попросил Римо и встал. – Ты готов, папочка?
– Мне так и нельзя разговаривать о бесценных произведениях искусства, вот уже десять-одиннадцать лет хранящихся в моей семье? – спросил Чиун.
– Что это за произведения? – осведомился Липпинкотт.
– Портреты самого благородного, самого мягкого, самого...
– Они вас не заинтересуют, – сказал Римо Липпинкотту.
Он кивком пригласил Чиуна следовать за ним и направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся на Липпинкотта.
