— Ничего, Степан Николаевич, наверстаем упущенное. Но что случилось?
— О взрыве на патронном вы слыхали?
— Да, Михаила Родионовича предупредили рабочие. А что?
— Думается мне, что демонстрацию надобно организовать, когда хоронить убитых будут. Рабочие придут, уж очень они на начальство злы за этот случай.
— А когда хоронить будут?
— Девятого, уже завтра, — Халтурин взглянул на стенные часы, показывавшие половину первого ночи.
— Эх, времени мало, один день, успеем ли оповестить наших?
— Надобно успеть, Георгий Валентинович.
— Как, Михаил Родионович, ты смотришь на это?
— Ты лучше спроси, что Степан Николаевич своим приятелям-лавристам скажет, ведь демонстрация как-никак политическое действие? — Попов выжидающе посмотрел на Халтурина.
Степан возмутился — в такой момент, когда погибли люди, когда можно и нужно поднимать рабочих, о каких лавристах может идти речь. Но Халтурин сдержался и даже заставил себя рассмеяться.
— А вы меня не предавайте. Хотя вот только что у меня Русанов был, с лавристами близок, а сам напросился участвовать да посоветовал листовку отпечатать.
— Это мысль. Вы написали листовку?
— Зачем же я, рабочие с патронного сегодня напишут.
— Завтра же постараемся в нашей типографии отпечатать. Ну что ж, Степан Николаевич, придем. Только учтите опыт Казанской демонстрации, захватите револьверы, если они у вас имеются, а нет, так кастеты да кинжалы, драка может быть и посерьезней той, что в семьдесят шестом году была.
Тепло распрощавшись, Халтурин и Хохлов ушли.
* * *
Ночью у Русанова начался жар, воспаление легких протекало очень тяжело, сказалось истощение, беготня из конца в конец города. Две недели больной метался, порой впадая в полузабытье. Кто-то приходил к нему в каморку, приносили лекарства, еду. Пробуждаясь ночью, Русанов часто видел около своей постели чью-то склонившуюся фигуру, но кто это был, он не помнил.
Только в последних числах декабря болезнь пошла на спад, и к Русанову медленно возвращались сознание и память.
Мурашкинцев, навещавший его чаще других, стал единственным человеком, связывающим больного с внешним миром. Не позволяя Русанову подниматься с постели и много говорить, он часами просиживал у него, болтая без умолку.
— Ты, брат, не ко времени хвораешь, тут у нас такое творится!..
— Постой, постой, ведь я свалился как раз накануне похорон убитых на патронном заводе рабочих. А как хоронили, кто был, я и не знаю.
— Да, долго же ты провалялся, там дело было. Сначала листовку выпустил кружок рабочих завода, сильная листовка, ее, наверное, Халтурин писал.
