Глядя на монстра, Егор с досадой проговорил:
– Что мне с тобой делать, папа? – И повторил почти в отчаянье: – Что мне с тобой делать?!
Монстр горестно замычал, заскреб себя грязными ногтями по горлу, словно пытался сорвать преграду, не позволяющую ему говорить членораздельно, отодрать круглый белый шрам, уродующий его шею.
– Ладно, – сказал Егор, смягчившись. – Я сам все решу.
Он скинул с плеча ружье. При виде оружия монстр на секунду замолчал, а затем вдруг вскочил с табурета и с диким ревом бросился на спину Егору, но тот схватил его рукой за грязные волосы и мощным движением отшвырнул от себя. Монстр ударился спиной о бревенчатую стену, рухнул на пол и жалобно заскулил.
– Это ради твоего же блага, – тяжело дыша, проговорил Егор. – В следующий раз будешь умнее.
Он переложил ружье в правую руку, а левой откинул крышку погреба. Потом поднял ружье, тщательно прицелился, чтобы решить проблему одним выстрелом, и нажал на спусковой крючок.
24
«Пи-пи-пи-пи», – отсчитывает сердечные удары монитор.
Посреди комнаты на кровати лежит Ким. Желтоватое скуластое лицо пересекает шнур, держащий дыхательную трубку. Голова обвязана бинтами, глаза закрыты.
Две медсестры тихо переговариваются, проверяя аппаратуру.
– Что с ним случилось?
– Трещина в черепе, внутреннее кровоизлияние. Ему разбили голову кочергой.
– Кошмар. Кто?
– Говорят, его родная мать. На крик прибежали соседи. Она схватила кочергу и бросилась на них. Но ее скрутили.
– Ужас… Ужас. И где она теперь?
– В психушке. Вряд ли она оттуда выйдет.
– Н-да… Жутко. И почему, интересно, люди сходят с ума?
– Да по-разному, наверное.
Пауза. А потом тихий разговор продолжается.
– Как думаешь, он выкарабкается?
– Вряд ли. Доктор сказал, что шансов практически нет.
– Н-да… Жалко парня. Вроде еще молодой.
– Тридцать лет по паспорту.
– Младше меня. Ну надо же…
Эти голоса эхом отдаются в черепе Кима, но постепенно смолкают. Перед глазами все еще туман, но и он начинает рассеивается. Откуда-то издалека доносится странная песня:
– Собираю, собираю, все в лукошко убираю…
Голос становится громче, туман перед глазами рассеивается, и Ким видит старуху, сидящую на корточках в траве. Она собирает бледные поганки и складывает в берестяное лукошко.
– Вот поганки, стыд и срам… Даже их я не отдам…
– Бабушка Маула, – позвал Ким.
Старуха замолчала. Повернула голову и посмотрела на него снизу вверх.
– А, это ты…
– Что случилось? – спросил Ким. – Где я?
– Там же, где все, – она усмехнулась. – Разве сам не видишь?
