— Варька это… Она собирала корзинку.
— Эх, ты! — Люся неожиданно дарит Асю улыбкой. — Скажи спасибо, что у тебя есть подруга. — Нашарив в тумбочке небольшой образ с изображением Серафима Саровского, Люся повертывает его ликом к окну, к лунному сиянию. — Дарю! Только прежде дашь клятву. Поклянись, что никогда не станешь безбожницей.
— Я? С ума сошла!
— Что бы ни наговаривали тебе. Клянись.
Люся приподнимается. Укутанная с головой, она в полутьме напоминает монашку.
— Клянусь! — шепчет Ася.
— Скажи: «Пусть меня покарает господь, если утрачу веру».
— Пусть покарает. — Ася торжественно целует старца Серафима в седую бороду, свято веря, что клятва ее нерушима.
Прошла неделя, другая… Наступил день, который Татьяна Филипповна шутливо назвала Днем Великой Порки. Население детского дома приглашалось сразу после завтрака явиться в швейную мастерскую, чтобы всем миром пороть институтские пальто.
Дню Порки предшествовал День Великого Омовения. Энергией доктора и Татьяны Филипповны детский дом получил в свое распоряжение на несколько часов районную баню. Воспитатели пытались натянуть на мальчиков пальто, оставшиеся в наследство от благородных девиц (одни рукава чего стоили — узкие, с буфом!), но мужчины остались мужчинами: те, у кого вовсе не было теплой одежды, либо увильнули от бани, либо пошли, завернувшись в одеяла, словно в звериные шкуры.
К сегодняшнему авралу готовились деятельно. Взрослые, надо сказать, не ожидали, что найдется столько охотников расстаться с состоянием «абсолютного мышечного покоя». Все носились из помещения в помещение, стаскивая в мастерскую столы и скамьи. Загоревшись мечтой получить верхнюю одежду — февральское солнце манило на волю! — мальчишки во главе с Федей ревностно выполняли команду Татьяны Филипповны. Не боясь израсходовать «неприкосновенные запасы организма», они приволокли ей мешок шишек, заготовили чурок, наколов охапку поленьев, отпущенную завхозом ради важного дня.
Правда, радовались этому дню не все, но таких становилось все меньше.
До сих пор Люся с помощью Серафима Саровского удерживала Асю от посещения мастерской (Татьяна Филипповна поверила или сделала вид, что поверила, будто у Аси опять разболелась рука), но понурый вид Аси мог бы рассказать о многом.
Утром этого дня она поднималась из столовой с Люсиным завтраком в руках. Завтрак был необычный: выдали не только кашу, но и по кусочку мяса, как на праздник. Порцию Люси надо было припрятать. Люся частенько ночует у сестры в Каретном ряду. Сестра ее поет в опере Зимина. Растить и кормить Люсю она не может, но провести на спектакль в ложу — сколько угодно!
