— Мне этот набросок и прежде страшно нравился, — сказал Андрей, как бы напоминая этим о своих давних посещениях особнячка, о давнем знакомстве.
Усевшись в глубокое, покойное кресло, он внутренне одобрил свою выдержку. Ни одной бестактности, могущей отбросить его от цели! Был он доволен и тем, что не сунулся сразу с заранее припасенными доводами, вроде, например, того, что при уплотнении большевики оставляют на ребенка лишнюю комнату.
Уместнее оказалось ввернуть (это он и поспешил сделать), что Ася недурно рисует, что от матери она унаследовала талант к ручному труду.
— Ася — одаренная девочка, — с доброй улыбкой проговорила Анна Ивановна и вдруг стала похожа на свой прекрасный портрет. — У нас ее вкус разовьется… — Она признательно взглянула на мужа и осеклась.
В чертах лица Василия Мироновича проступило знакомое ей оцепенение. То самое оцепенение, что мигом ввергало ее в безмолвие. Она знала, что сейчас зазвучит спокойный, вежливый голос.
— В общем, приводите… Если, конечно, девица осознала свою вину. Пусть просит прощения.
Наступила очередь оцепенеть и Андрею. Он бросил взгляд на хозяйку — скисшую, уже не напоминающую свой портрет, — словно ища у нее совета. Как объяснить этому человеку состояние девочки, только что потерявшей мать?
В давние времена, когда Андрей еще носил черную куртку реалиста, сестра притащила его к Алмазовым на семейное торжество. Отведя душу за пирогами, стесняющийся реалистик подсел к книжному шкафу. Заголовки книг вызвали у него чуть ли не трепет перед хозяином. Были там в переводе с немецкого: «Основы психологии», был «Трактат об ощущениях». «Основы» Андрей перелистал, заинтересовался, впоследствии достал эту книгу в городской приозерской библиотеке.
Сейчас, как истый дипломат, он искал слов, убедительных для человека, собиравшего книги по психологии.
— Понимаете, Василий Мироныч… У нее в данный момент обострены все рефлексы… Она и вообще-то была возбудима, нервна.
Алмазов остановил его саркастической усмешкой:
— Мать баловала, нам расхлебывать?
Хозяин дома, подобно многим бездетным людям, твердо знал, как следует воспитывать детей, и особенно твердо, как не надо им потворствовать. Он и пустился в рассуждения на эту тему, откинувшись на кожаную спинку дивана. Диван, сделанный по заказу, был высок, он как бы восполнял недостаточный рост хозяина: тот, восседая на нем, чувствовал себя не только в буквальном, но и в переносном смысле «на высоте».
Не кипятясь, методично Алмазов принялся доказывать необходимость особо строгих мер воспитания теперь, в обстановке всеобщего хаоса и разложения.
