Сердце медведя дали мне, чтобы дух могучего хозяина гор и тайги отпугнул от меня чувство страха, чтобы я вырос сильным мужчиной, удачливым добытчиком.
Стрелять из настоящего ружья — мечта всех нивхских ребятишек-малышей. Я не раз просил брата дать выстрелить просто так, по какой-нибудь мишени, уж очень хотелось стрельнуть из оружия взрослых и хотя бы на мгновение почувствовать себя мужчиной. Но он не давал, потому что охотничьего снаряжения у него было в обрез. Да и мал был я. Но в день, когда мне исполнилось восемь лет, аки впервые разрешил стрелять из ружья.
Он сказал:
— Хаскун, вот тебе два патрона. Иди потренируйся по куликам. Только крепче прижимай приклад к плечу — ударит больно.
В это время у нас сидел Славка. Он посмотрел на меня как-то необычно. Никто до этого не смотрел на меня так. Его задумчивый взгляд пронзил меня и ушёл куда-то далеко-далеко. В глазах Славки холодно сверкнул и ещё долго мерцал огонёк удивления — так смотрят на что-то большое и непостижимое.
В коридоре у истоптанного дощатого порога под ноги мне попался кручёный сучок, который мог быть и автоматом, и пистолетом, и охотничьим ружьём. Я было замахнулся ногой, чтобы затолкнуть его куда-нибудь, но спохватился, поднял и засунул в щель между досками разбитой завалинки: может, ещё пригодится когда-нибудь — мне только восемь.
Было жаль тратить драгоценные патроны на мелких куликов, которые большими стаями скапливаются на береговой отмели, и я пошёл на болото в надежде найти уток. Прошёл кустарники, взобрался на песчаный бугор. Смотрю: внизу, в луже посредине маленького болота, плавают две утки.
Нивхские дети моего возраста уже знают почти все виды диких уток. И в этот раз по небольшим размерам, маленькой голове, тонкому клюву, по тёмно-пёстрому оперению и суетливым движениям я определил — плавают чирки. Утки ужинали. Глубоко погрузив голову в воду, они так и плавали с опущенной головой. Над водой забавно торчали их вздёрнутые хвосты. Иногда клали голову на воду и быстро-быстро работали клювиками. И до меня доносилось их частое чавканье, похожее на журчание ручейка: утки, как сквозь сито, процеживали воду через зубчатые края клюва, а на широком чувствительном язычке оставались рачки и другая мелкая живность болота. Изредка утки поднимали голову и оглядывались — не грозит ли им опасность.
Это была моя первая охота. Никто не учил меня её законам: брату некогда, не до меня, дедушка Ламзин уже давно не охотился — силы оставили его, а другие мужчины нашего рода были на войне. Не знаю, откуда у меня появились повадки охотника. Скорее всего это передалось по наследству, в крови.
