Решив уйти от нее галантно, он схватил ее пальцы и прижал к губам. Последовала секунда нерешительности. Затем она отняла руку и отворила дверь на лестницу.
— Что ж, до свиданья, мой друг… До завтра…
Она в последний раз увидела его, — приподняв шляпу и обратив к ней улыбающееся лицо, он шел по лестнице вниз.
Дверь захлопнулась. Г-жа де Фонтанен осталась одна. Прижалась лбом к косяку; от глухого стука парадной двери вздрогнул дом. На ковре валялась светлая перчатка. Она бездумно схватила ее, прижала к губам, глубоко вдохнула воздух, пытаясь сквозь затхлый запах кожи и табака уловить тонкий и такой знакомый аромат. Потом, увидав себя в зеркале, она покраснела, откинула перчатку на ковер, резко повернула выключатель и, избавившись благодаря темноте от себя самой, бросилась ощупью к комнатам детей и долго слушала их мерное дыхание.
Антуан и Жак снова сели в фиакр. Лошадь шла медленно, копыта, точно кастаньеты, цокали по мостовой. На улицах было темно. В дряхлой колымаге мгла отдавала сырым сукном. Жак плакал. От усталости и, наверно, еще от материнской улыбки и поцелуя, которыми его одарила эта дама, в нем наконец пробудились угрызения совести. Что он ответит отцу? Он ощутил полный упадок сил и, выдавая свою тоску, приник к плечу брата, а тот обнял его. Впервые в жизни между ними не встала преградой застенчивость.
Антуан порывался заговорить, но с трудом преодолевал в себе чувство неловкости; в его голосе звучало нарочитое, чуть грубоватое добродушие:
— Ну, полно, старина, полно… Ведь все позади… К чему теперь себя так казнить…
Он замолчал и только крепче прижал мальчика к себе. Однако любопытство не давало ему покоя.
— Но все же с чего это ты? — спросил он более ласково. — Что там у вас произошло? Это он тебя подговорил?
— Да нет же. Он-то как раз и не хотел. Это все я, только я.
— Но почему?
Ответа не было. Сознавая, что действует неуклюже, Антуан продолжал:
— А знаешь, мне такие вещи знакомы, все эти отношения, которые завязываются в школе. Уж мне-то ты можешь спокойно во всем признаться, я знаю, как это бывает. Поддашься на уговоры…
— Он мой друг, вот и все, — шепнул Жак, по-прежнему прижимаясь к брату.
— Но, — отважился Антуан, — чем же вы… занимаетесь, когда остаетесь вдвоем?
— Разговариваем. Он меня утешает.
Антуан не решился продолжать расспросы. «Он меня утешает…» Это было сказано так, что у него сжалось сердце. Он собирался спросить: «Значит, тебе очень худо живется, малыш?» — но в ту же секунду Жак мужественно добавил:
