— Аус! — крикнул комендант.
Эсэсовцы подхватили парня под руки, отвели и тут же дали ему в спину две короткие очереди.
— Нехьсте![24]
Следующий — сухощавый, уже в годах, сбросив шапку, дергался в руках охранников, кричал: «Братцы! У меня же дети! Заступитесь!» Однако шпицрутен взял. Он бил и плакал, причитал — и бил… От каждого удара ряды вздрагивали, покачивались, будто в подошвы, по ногам людей ударяли электрические разряды.
Рядом с Савушкиным, приткнувшись к плечу, тихо по-мальчишески всхлипывал Зыков:
— Дядя Егор… Что же это?..
— Это плен, Ванюха, — сказал Савушкин. — Это, брат, похуже войны…
И начались лагерные будни.
Здесь существовал особый, «скоростной», распорядок дня: мгновенный, как по тревоге, подъем, умываться бегом, в столовую бегом, даже на работу короткими бросками — пробежками. Все было рассчитано на спешку, на то, чтобы в самое короткое время выжать из них все человечески-живое, обессилить, превратить в измотанных доходяг. А потом… Ясно, что могло быть потом.
Тут было царство колючей проволоки. Оказывается, она тянулась в несколько рядов и вдоль далекой опушки леса, и вокруг ближней железнодорожной станции, даже возле объектов, на которых работали военнопленные.
Еще в первый день они заметили несколько странных деревенек поблизости: абсолютно пустых, безлюдных, мертвых. Хотя на улицах стояли телеги, у домиков сушилось на веревках белье, а у калиток сидели женщины в цветных передниках. Но это были куклы, грубо сработанные манекены.
А когда в полдень над долиной прокатился ужасающий утробный грохот и над ближним холмом в дыму в пламени устремилась в небо огромная черная сигара, они, все вновь прибывшие, испуганные и подавленные, и вовсе раскрыли рты в полнейшем недоумении: куда же они попали?
Военнопленный-казах под номером 1015 авторитетно сказал:
— Это ракета. Высоко поднимается, летит далеко. Потом сильно взрывается.
— Откуда знаешь? — удивился Савушкин.
— Я в авиации служил. Мотористом. Технику понимаю.
Казах этот держался рядом еще со Львова. Молчаливый, насупленный, он, пожалуй, якшался только с Ванюшкой Зыковым, Оно и понятно: ребята молодые, по виду — даже одногодки.
— Что же, на наших, стало быть, пущают эти самые… ракеты? — озадаченно предположил Савушкин.
— Не знаю, — сказал казах. — Может, пробуют. Раньше про них на фронте не слыхали. Малые ракеты были. У нас — «катюши», у немцев — «скрипуха» называется.
— Да уж я знаю… На своей шкуре испробовал.
После обеда запустили еще две ракеты, и обе взорвались: одна — сразу же, едва поднялась над лесом; другая — уже под облаками. Парящие ее обломки падали неподалеку от котлована, в котором работали военнопленные.
