— Вот личные дела твоих гвардейцев-десантников. Желаешь познакомиться?
— Нет, — отказался Полторанин, — Я привык знакомиться в деле. На подготовку сколько даете?
— Неделю.
— Вот за эту неделю я их в поле проштудирую. По алфавиту и каждого.
— Как хочешь, — пожал плечами майор. — Тогда садись поближе, поколдуем над картой, уясним твою тактику и стратегию. А уж потом пойдем на доклад к начальству.
…Старший лейтенант Полторанин уезжал на разведбазу, расположенную где-то в пригороде, — майор Матюхин выделил ему американский «додж-три четверти». По дороге Полторанин велел завернуть к разрушенному давней бомбежкой зданию, походил по кирпичным развалинам, потом попросил озадаченного шофера-солдата помочь ему погрузить крупный обломок облицовочного гранита от фундамента.
На выезде из города, миновав мост и КПП, «додж» остановился у прибрежного дуба. Полторанин с шофером выгрузили камень и чуть поодаль положили его полированной стороной вверх.
Подошедший сержант-контролер узнал Полторанина, понимающе оглядел плиту, предложил:
— Надо бы надпись сделать. А то унесут.
— Некогда, — вздохнул Полторанин.
— А вы оставьте фамилию. Я ребятам задание дам, сделают в бодрствующую смену.
— Нет, браток, фамилии, вот какое дело… Да что там! Напишите: «Солдат 1941-го» — и все будет ясно.
Старшина Савушкин долго потом вспоминал Тарнополь — самое горькое в его фронтовой судьбе… Тарнополь начинал новую полосу в жизни Егора Савушкина, если только, еще можно было это назвать жизнью.
…Пришел в себя от боли: кто-то грубо тянул его за ноги. Закричал и увидел смеющихся удивленных немцев, — оказывается, они волокли его в общую яму, вырытую бульдозером для трупов.
Потом он стоял в строю пленных, пошатываясь, тараща глаза, похмельно-угорелый, как после долгой праздничной попойки. Слева, сбоку, его поддерживал Ванюшка Зыков и все пытался надеть ему на голову чью-то шапку — малого размера и почему-то мокрую. Среди пленных он не узнавал своих, стало быть, из штурмовой группы они уцелели только двое: он и телефонист Зыков. Ничего себе отметили женский праздник, едрит твою налево…
Их долго пересчитывали, даже писали мелом номера на спинах, и уже собрались уводить, как вдруг перед строем появился тот самый длинноносый штрафник-доходяга, которого они утром обнаружили прикованным в подвале и за обрывок цепочки вывели во двор. (Уцелел-таки, гад!) Теперь немец был в погонах, правда не офицерских, а солдатских, и в новенькой, длинной до пят, серо-зеленой шипели. Выпучив глаза, он что-то бормотал несвязное и бегал по рядам, разглядывая пленных.
