В этот момент жена толкнула меня ногой под столом. Я не понял зачем.
— Сначала я думал, что вы на все сто, — продолжал режиссер, измерив меня взглядом.
— Ни в малейшей степени.
Молодой человек погладил свою сережку и покачал головой.
Затем перевел взгляд на мою жену.
— Ну, супруга-то ваша просто стопроцентная, — заявил он спустя некоторое время.
Не в моих правилах хвастать достоинствами своей половины, поэтому я ограничился вежливой улыбкой и согласился, что, несмотря на отдельные недостатки, жена у меня, что надо.
Режиссера мой ответ не удовлетворил.
— По-моему, вы меня не понимаете, — вздохнул он и огляделся вокруг, — вот та художница, к примеру, — на четверть, хотя по ней не скажешь.
Я посмотрел в указанном направлении. Мне показалось, что дама с трудом сохраняет равновесие.
— Пожалуй, она слегка перебрала, — согласился я.
— А певца в углу видите? Он — полностью, — настаивал режиссер.
И хоть певец выглядел абсолютно трезвым, я не счел нужным возражать.
— А на ту вот актрису вы бы подумали, что и она на четверть?
Я взглянул на актрису и пожал плечами.
Жена опять толкнула меня под столом. Затем она подняла глаза к потолку и вздохнула так, как вздыхает тогда, когда ей кажется, что до меня чего-то не доходит. Но я не понимал, что до меня должно дойти.
— Вот я — наполовину, — не унимался режиссер.
Атак как я молчал, он опять пристально посмотрел на меня и сказал, что и я явно наполовину и что ему непонятно, почему я не хочу признать это.
И я снова повторил, что во мне — ни капли, а если бы было, я бы не скрывал, мне незачем этого стыдиться, да и не в моем это характере.
— Вот видите, — сказал он.
После чего добавил, что сам он этим даже гордится. Когда он снова завел речь о том, что я, как минимум, — наполовину, а жена моя и вообще откровенно на все сто, я решил уйти от этой темы и спросил:
— А ваша жена?
— Моя — наполовину, так же, как я, так что наш сын на четверть… Мы назвали его Соломон, — с сияющими глазами сообщил режиссер.
И тут до меня наконец дошло, что он вовсе не о том, кто насколько пьян.
Когда он снова повторил, что сын его на четверть, было уже три четверти двенадцатого. Я извинился и сказал, что мне пора домой.
Ночью мне приснилась колючая проволока. На каждом бараке висели таблички с процентами.
Режиссер пытался втолковать надзирателю, что его нужно отправить в барак к половинкам, а не четвертинкам.
Чем там все закончилось, я так и не узнал.
Мне стало дурно, и я проснулся ровно в половине седьмого.
