Водитель смотрит сначала на джона, потом – на клубную куклу, и, в конце концов, на меня.
Я вижу, как рождаются в его голове мысли, будто голова была из стекла. Джон – богатенький чиновник. Если тот поможет ему избавиться от шлюхи, а также некоторых свидетелей, то у него все будет в шоколаде. Он жестом указывает джону на лимузин.
– А что с ней?.. – джон тыкает в вытянувшуюся в сточной канаве шалаву.
– Что с ней? Просто залезай в долбанную машину! – водитель тыкает толстым пальцем в мою сторону: – И ты, сучка, тоже!
Я смотрю вниз на тусовщицу. Сигнал, идущий от неё, ослаб, но ещё ясно слышен. Голосов в её голове больше не было, только меланхоличный напев, как у музыкальной шкатулки, неслышно играющей на покинутом чердаке. Она поворачивает ко мне свое лицо, и на мгновение я вижу в её глазах девушку, которой она должна была быть – словно призрак, отразившийся в пыльном окне. А затем музыка умолкает.
Пока я пристально смотрю на мертвую девушку, вытянувшуюся у моих ног, я вспоминаю другую молодую женщину, выброшенную в сточную канаву позади машины незнакомца. Её звали Дениз Торн, и она умерла на улице лондонского Ист-Энда примерно 30 лет назад после того, как была изнасилована всеми возможными способами. Пока жизнь вытекала из её разорванных вен, Дениз наблюдала, как мир медленно выгорает из цвета в сепию, и ужасающая волна изменения накрывает её тело и душу, превращая из человеческой девушки в… меня.
Пока воспоминания о последнем вздохе Дениз эхом звучат в моей голове, я чувствую, как холодный, тяжелый гнев поднимается вдоль позвоночника, ставя дыбом волоски от шеи до затылка.
– Я сказал, садись в машину, сука!
Я двигаюсь так быстро, что водитель даже не понимает, что ранен. Он хватается за воротник моей куртки правой рукой, но не может его удержать. Он хмурится, когда тонкая красная линия пересекает запястье, как браслет из красного шнурка. Его пальцы внезапно начинают спазматически дергаться, как лапки умирающего паука, затем изгибаются под невозможным углом, и кисть отваливается от запястья. Глаза водителя выпучиваются как у раздавленной лягушки, он хватается за запястье второй рукой, и кровь выстреливает между пальцев как вода из брандспойта.
Запах, сочный и красный, полный рожденного страхом адреналина, и это больше, чем я могу выдержать. Я прыгаю на водителя, как ребенок, приветствующий отца, вернувшегося с работы, и валю его на тротуар с такой силой, что ликвор (спинномозговая жидкость) брызгает у него из ушей и головы, вытекая на мостовую.
