Ирен отложила нож. Она выросла в доме, в котором сейчас готовила ужин. Ее мать тоже готовила еду на этой кухне, так же как и ее бабушка. Дом построил ее прадед. Дом стоял на прекрасной плодородной земле, которую Миссури обвивала, подобно нежной руке. А Нэт? Он вырос неподалеку, в трех милях отсюда. Его семья вот уже пятьдесят пять лет держала единственную в Карлтоне мясную лавку. Двое детей Ирен и Нэта, Шэп и Блисс, ходили в ту же школу, что когда-то и они сами. У них были даже те же самые учителя. Иллинойс был их домом, их единственным домом. И он, черт побери, останется им навсегда. Она повернулась лицом к мужу:
— Семья, Нэт. У нас там нет родственников.
Нэт взял со стола карту, сложил и выровнял по линиям сгиба.
— Верно, мы все время жили рядом с родственниками, твоими и моими. Но разве тебе не хочется начать новую жизнь, рассчитывая только на себя? — спросил он и похлопал картой по ладони. — Лично я считаю, что было бы неплохо, если бы мы с тобой туда переехали.
Ирен бросила на мужа выразительный взгляд, вернула на место разделочную доску, думая о том, какая муха укусила сегодня Нэта и, что гораздо важнее, как ей разрешить возникшую проблему. Невысокий и коренастый, Нэт всегда вел себя с уверенностью рослого мужчины. На крепкой, мощной шее сидела не менее крупная голова. Ничто не могло заставить отступить такого, как он, если он уже принял решение.
— Не знаю, о чем ты говоришь, Натаниэл Стенли. Если уж на то пошло, переезды никому не шли на пользу, кроме тебя.
Нэт взял морковку и, с хрустом впившись в нее зубами, отошел к раковине, где откусил от морковки еще кусок. Ирен вздохнула, а ее нож громким стаккато застучал по разделочной доске.
— Ты ведь не просто с корнем выдернешь свою жизнь из земли, как какой-нибудь сорняк, Нэт. Я знаю, многие люди так и поступают, но от этого их поступки не становятся правильней. Это дом. — Стук. — Твоя мама, твой брат, твои тетки, дядья, племянники и племянницы. — Стук, стук, стук, стук. — Все, кто как-то связан с нами, живут здесь. И не важно, надоели они нам или нет. Они наша семья, наши родственники. Нельзя оставлять семью.
Ирен высыпала нашинкованные овощи в кастрюлю и подошла к раковине.
— В любом случае, — произнесла она, отодвинув бедром мужа, чтобы тот посторонился. — Дети все еще ходят в школу. Блисс избрали секретарем класса, а Шэп…
Она закрыла кран, взяла полотенце и выглянула в окно. Солнце, красный шар на алом небе, раскрасил все вокруг — землю, сарай, даже детей — оттенками розового и персикового цвета. Блисс и Джефф принялись карабкаться на старый клен, Шэп со своей трубой все еще оставался в поле. Он играл «Тихую ночь», и его долгие, жалобные ноты заставили Ирен прижать полотенце к груди. Это был заключительный музыкальный номер ее сына за день. В хорошую погоду он обычно исполнял его на трубе на открытом воздухе. В плохую — дома на пианино. Нэт часто ворчал, что ему до смерти осточертело круглый год слушать рождественскую песню.
