этих полуидиотов…
Нет, Жислен ничего такого сообщать не нужно. Ее покоробит. Она не ждет от него… снобизма. Она в таком возрасте, двадцать один год, когда сердце девушки до краев переполнено сочувствием и любовью к маленькому человеку. Она еще слишком юна и наивна, чтобы сообщать ей, что сострадание к бедным под маркой «Саус-Бич фонда» – на самом деле роскошь для публики ее круга. Только если у семьи есть деньги и положение, ты можешь позволить себе Добрые Дела. Не то чтобы он много зарабатывал, преподавая французскую словесность в ВУЭ, Всемирном университете Эверглейдс. Но он интеллектуал, ученый… и писатель… во всяком случае, успел опубликовать двадцать четыре статьи в научных журналах и одну книгу. По крайней мере, книга и статьи придают Лантье достаточно веса, чтобы выдвинуть Жислен на уровень «Саус-Бич фонда»… Моя дочь помогает бедным!..
Про «Саус-Бич фонд» слышали все. В нем работали даже некоторые знаменитости: Бет Кархарт, Дженни Рингер.
Лантье смотрит через плечо Жислен в окно… в пространство… с печальным лицом. Он сам почти такой же светлокожий, как дочь. Он мог бы делать то, что она будет делать сейчас, ведь мог бы… но про него было известно, что он гаитянец. За это его вообще-то и пригласили в ВЭУ. Им там захотелось «для разнообразия» взять гаитянца… с докторской степенью Колумбийского университета… который будет преподавать французский… и креольский. Да-да, креольский… им страсть как хотелось профессора, который будет преподавать креольский… «язык народа»… наверное, процентов восемьдесят пять его соплеменников говорили на креольском, и только на нем. Остальные говорили на официальном государственном французском, и лишь немногие из этих счастливых пятнадцати процентов говорили на мешанине из креольского с французским. Лантье взял за правило, чтобы в доме все говорили только по-французски. Для Жислен это стало второй натурой. Но вот ее брата Филиппа, хотя ему всего пятнадцать, уже тронула зараза. Он довольно неплохо изъясняется по-французски, пока разговор не выходит за пределы кругозора одиннадцатидвенадцатилетнего ребенка. А дальше переходит на язык, не многим лучше «черного английского», а именно на креольский. И где он только ему научился? Только не дома, это точно… Креольский – язык для первобытных! Уж тут двух мнений быть не может! В нем даже не спрягаются глаголы. Не «я давал, я даю, я буду давать, должен давать, дал, дам…» По-креольски есть только
