На полпути между рыбой и пудингом Льстив открыл рот, дабы разразиться очередной нескончаемой историей, а я сделал то, что и должен был, — застрелил его.
Пятно расползлось по его накрахмаленной манишке, как лепестки мака на снегу. Как бы мне хотелось, чтобы у меня с собой был альбом для набросков! Эта сцена являла бы собой буйство багрянца.
Ну вот. Я вас шокировал, правда? Какого черта задумал этот мистер Бокс? Неужели у него так много клиентов? Что ж, проявите терпение. Всему свое время, и так далее.
На лице Эверарда Льстива, и без того не особо выразительном, застыла гримаса удивления и боли, а на губах загоношился красный пузырек. Льстив рухнул на стол, где его зубы встретились с краем вазочки для пудинга с поразительным треском, напомнившим хруст в коленях давно не практиковавшегося челобитчика.
Я посмотрел, как вьется дымок из моего тупорылого пистолетика, потом убрал оружие под формочку для желе — серебряную, в форме спящего зайца, — где оно и пребывало до недавнего времени.
Закурив, я убрал брегет в карман и, поднявшись, вытер салфеткой свои пухлые губы (у меня красивый рот — но об этом позже). Взяв десертную ложечку, залез ею в левую глазницу Льстива и аккуратно достал стеклянный глаз старика. Поддетый, глаз выскочил и лег мне в ладонь, как яйцо чайки. Я посмотрел на радужку и улыбнулся. Как раз тот оттенок зеленого, что я выбрал для своего нового галстука, — теперь мне будет что показать своему портному. Какое удачное совпадение! Я положил глаз в жилетный карман и небрежно набросил салфетку на голову мертвецу.
Над камином в темной комнатке висело большое уродливое зеркало. Я изучил в нем свою внешность (весьма недурен), выбрав положение так, чтобы избежать крапчатых краев стекла, которые норовили скрыть чудесный покрой моего лучшего фрака, и дернул за потрепанный шнурок, свисавший рядом.
Почти сразу дверь открылась, обнаружив огромную женщину в платье цвета нарциссов. Горящие от джина щеки, примыкавшие к длинному пятнистому носу, придавали ей сходство с битой жизнью клячей в упряжи.
— Добрый вечер, Далила, — сказал я, едва глянув в ее сторону.
— Вечыр, сыр, — молвила эта рабочая животина, неловко пошаркала ногами, глянула на стол и прочистила горло. — Все в пырядке, сыр?
Повернувшись к ней с сигаретой в зубах, я обеими руками поправил белый галстук.
— Хм-м? А, да. Бургундское было ужасающим, куропатка чуть пережжена. В остальном — более чем удовлетворительный вечер.
